Превращения Арсена Люпена

Марескаль не был трусом. Во многих случаях он проявлял недюжинную храбрость и не боялся столкновения ни с двумя, ни даже с тремя врагами.

Но противника, с которым он всегда чувствовал себя проигравшим и вдобавок действовавшего совершенно непредсказуемо, ему еще встречать не приходилось. Он оказался в обороне и беспомощно слушал, как Рауль очень спокойно и сухо велит девушке:

– Положите эти четыре письма на угол камина… В конверте их точно четыре? Одно… два… три… четыре… Хорошо. Теперь быстро в коридор, а там бегом и – прощайте. Не думаю, что обстоятельства еще когда-нибудь сведут нас лицом к лицу. Удачи.

Не говоря ни слова, девушка выбежала из комнаты.

– Как видишь, Родольф, – продолжил Рауль, – я плохо знаю эту особу с зелеными глазами. Я не ее сообщник и не убийца, хотя и внушаю тебе благоговейный трепет. Я всего лишь славный малый, путешественник… однако твоя физиономия и набриолиненная шевелюра не понравились мне с самой первой минуты, и я посчитал забавным увести твою жертву у тебя из-под носа. Но теперь она меня больше не интересует, и я решил далее ею не заниматься. Однако же я не хочу, чтобы ею занялся ты. У каждого свой путь. Твой направо, ее налево, мой посередине. Улавливаешь мою мысль, Родольф?

Родольф сделал попытку сунуть руку в карман, где лежало оружие, но тут же замер: Рауль выхватил свой револьвер и так сурово глянул на Марескаля, что тот больше не предпринимал ничего подобного.

– Давай пройдем в соседнюю комнату, не возражаешь, Родольф? Там нам будет удобнее продолжить разговор.

Держа в руке револьвер, Рауль втолкнул комиссара к себе в номер и закрыл за ними дверь. А затем стремительно сдернул со стола скатерть и набросил ее на голову Марескаля, словно капюшон. Тот даже не сопротивлялся. Фантастический человек парализовал его волю. Позвать на помощь, позвонить, отбиваться… об этом он и не думал, заранее уверенный, что расплата последует молниеносно. И потому позволил закатать себя в несколько покрывал и простыней, которые едва не задушили его, полностью лишив способности двигаться.

– Вот так, – объявил, закончив, Рауль. – Мы пришли к согласию, верно? Полагаю, тебя освободят завтра утром, около девяти часов, что дает тебе время поразмыслить, а барышне, Гийому и мне спрятаться, каждому по отдельности.

Он не спеша собрал чемодан и застегнул его. Потом чиркнул спичкой и сжег четыре письма англичанки.

– И еще кое-что, Родольф. Не донимай больше лорда Бейкфилда. У тебя нет и никогда не будет улик против его дочери, так что поиграй в благородство и передай ему личный дневник мисс Бейкфилд, который я нашел в сумочке из красной кожи и который оставляю тебе. Таким образом, отец утвердится в мысли, что его дочь была самой честной и самой достойной из женщин. Ты совершишь доброе дело. А это кое-чего стоит. Что же касается Гийома и его сообщницы, то скажи англичанину, что ты ошибся, что речь шла о вульгарном шантаже, не имеющем ничего общего с преступлением в скором поезде, и потому ты их отпустил. Хотя лучше бы тебе вовсе бросить это дело, оно для тебя слишком сложное, ты лишь поранишься и набьешь себе шишек. Прощай, Родольф.

Рауль забрал ключ и отправился к стойке администратора отеля, где попросил счет и сказал:

– Сохраните за мной комнату до завтра. Я оплачу ее заранее, на случай, если вдруг не сумею вернуться.

Выйдя на улицу, он поздравил себя с тем, как разворачиваются события. Свою роль он сыграл. Пусть девушка выкручивается как хочет: его это больше не касается.

Решение Рауля оказалось таким твердым, что, увидев ее в скором поезде, отправлявшемся в Париж, он в без десяти четыре пополудни сел в него, но даже не попытался подойти к ней и растворился среди пассажиров.

В Марселе она сменила направление, пересев на поезд, идущий в Тулузу, вместе с компанией людей, с которыми свела знакомство по дороге и которые больше всего походили на актеров. К ним присоединился и внезапно появившийся Гийом.

«Счастливого пути! – произнес про себя Рауль. – Рад, что больше не имею дел с этой милой парочкой. Пусть они отправляются на виселицу куда-нибудь в другое место!»

Однако в последнюю минуту он все-таки выскочил из своего поезда и запрыгнул в тот, в котором ехала девушка. И на следующее утро вместе с ней сошел в Тулузе.

Последовавшие за преступлением в скором поезде ограбление виллы Фарадони и попытка шантажа в «Бельвю» составляют два значительных эпизода – непредвиденных, жестоких, странных, как сцены в дурной пьесе, не оставляющей зрителю времени что-либо понять и связать между собой факты. Третья сцена должна была завершить то, что Люпен впоследствии назвал своим триптихом спасателя; она, как и другие две, отличалась грубостью и ожесточенностью. В этот раз эпизод достиг своего пика за несколько часов и напоминал обрывок сценария, полностью лишенного психологизма и малейшей логики.

В Тулузе Рауль спросил в отеле, где остановилась молодая девушка и ее приятели, и узнал, что эти люди входят в состав гастролирующей труппы Леониды Балли, опереточной певицы, и что в этот вечер труппа дает «Веронику» в муниципальном театре.