Превратности культуры

Соблазн оказался слишком велик и тому есть вполне логичная причина – человек подчиняется инстинкту продолжения рода, а для того, чтобы выжить, нужны определённые условия. Прежде всего, это воздух, вода, еда, удобные средства передвижения, эффективное оружие для нападения и защиты, а также доступ к информации – в развитых странах всё это есть, ну а культура в высшем понимании этого слова воспринимается лишь как придаток, без которого можно обойтись.

Ницше в книге «Человеческое, слишком человеческое» высказывает по этому поводу сожаление:

«Как с падением римской культуры и под влиянием его важнейшей причины – распространения христианства – наступило всеобщее обезображение человека в пределах римской культуры, так с каким-либо позднейшим упадком всей земной культуры может наступить ещё большее обезображение и, наконец, озверение человека, вплоть до уровня обезьяны».

Фукуямы ответил бы ему, что современная наука не позволит, однако вряд ли в ближайшее время учёные изобретут вакцину, предохраняющую человека от жажды потребления всего и вся, причём любым путём и в неограниченных размерах. Так что Ницше, может быть, и прав, тем более что ему вторит Макс Нордау в книге «Вырождение», опубликованной в 1892 году, но он делает акцент на том, что может произойти с теми, кто создаёт произведения искусства:

«Процесс вырождения распространяется не только на преступников, проституток, анархистов и умалишенных, но и на писателей и художников, и последние представляют в духовном, а по большей части и в физическом отношении характеристические черты, свойственные членам той же антропологической семьи, хотя и удовлетворяют болезненные свои наклонности не ножом или динамитом, а пером или кистью».

Примеров такого рода вырождения немало и в нынешние времена – это и «Голубое сало» Владимира Сорокина, и «Пять рек жизни» Виктора Ерофеева, и перфомансы Ромео Кастеллуччи. Вот как критик Андрей Немзер отреагировал на выход в свет романа «Голубое сало»:

«В романе наличествуют: апокалиптическая футурология, альтернативная версия истории XX века, гомосексуализм, каннибальство, квазирелигиозное изуверство, пародии (частью формально выделенные, частью растворённые в тексте) на русских классиков и новейших сочинителей, педофилия, изощренные пытки, раскавыченная цитата из Солженицына, наркомания, простатит, стрельба, вселенские катаклизмы, залитый фекалиями зал Большого театра, клонирование, сюрреалистические видения, КГБ и очень много разнообразной жратвы».

Понятно, что Сорокин не стерпел и поспешил ответить:

«Если литература хочет идти в ногу с жизнью, если она не хочет быть таким кастрированным котом, послушным, жирным и предсказуемым, если она хочет ставить какие-то актуальные вопросы перед людьми, она должна быть нелицеприятной и жёсткой».

Какую жизнь «певец порнографии» имел виду? Видимо, ту, которая основана на жажде потребления и чревата превращением человека в обезьяну.

Макс Нордау ещё сто тридцать лет назад описал, к чему всё это приведёт:

«Возможно, что зараза ещё не достигла своего полного развития. Если она усилится и распространится, то отдельные явления, существующие уже теперь как исключения и симптомы, примут более общий характер, а другие, встречающиеся лишь у обитателей сумасшедших домов, сделаются обычными в целых общественных классах. Тогда жизнь представится нам в следующем виде. В каждом большом городе будет свой клуб самоубийц… Половая психопатия в самых различных своих проявлениях до такой степени усилится и распространится, что надо будет подумать о соответственном пересмотре нравов и законодательства. Моды подвергнутся коренным изменениям. Мазохисты или пассивисты, из которых будет состоять большинство людей, будут носить костюмы, напоминающие своим покроем и цветом женские. Женщины, желающие нравиться этого пошиба мужчинам, наоборот будут носить мужское платье, монокли, сапоги со шпорами, держать хлыст в руках и не иначе выходить на улицу, как с сигарою во рту. Число людей с извращённым половым чувством настолько увеличится, что они образуют в палате депутатов отдельную партию и проведут закон, разрешающий лицам одного пола вступать в брак. Книги в настоящем своём виде выйдут из моды».

«О, как я угадал!» Эти слова мог бы произнести Нордау, имей он возможность посмотреть на то, что с нами происходит. И ведь всё до мельчайших подробностей предвидел! Что, конечно же, весьма удивительно и ещё более прискорбно.

А вот Хейзинга сохранял надежду на благополучный исход:

«В чем же заключаются основания для надежды? Откуда ожидать спасения? … Вполне возможно, что в огромном теле человечества поток здоровой жизнедеятельности мощнее, чем нам кажется. Болезнь может отступить».

Звучит достаточно наивно, тем более что философ не даёт конкретного ответа на вопрос: откуда ожидать? А в ситуации, когда в сознании власть имущих смешались понятия добра и зла, когда взят на вооружение принцип «хорошо всё то, что выгодно», вряд ли есть повод для надежды. Однако Хейзинга настаивает на своём: