Превратности научных идей

Упомянутым качеством собаки обязаны совершенству органов обоняния. Царь природы, человек, различает лишь несколько тысяч запахов, а рядовой щенок — около полумиллиона. Поэтому неудивительно, что собаки чуют мины, ископаемые подземелий, наркотики и т. п., чего не может уловить порой даже специальный прибор.

Наряду с этим обратили внимание и на сверхчувствительность живых организмов к акустическим колебаниям. Эксперименты (тоже не без примеси странности) дали однозначные подтверждения. Установлено, например, что кузнечик, «прописанный» в Подмосковье, способен улавливать толчки среднего землетрясения, случившегося в районе, скажем, островов… на Тихом океане. Это доступно ему потому, что он реагирует на колебания с амплитудой, равной половине диаметра атома водорода.

Биофизики Московского университета заинтересовались медузой: по каким источникам ей становится известным за 10–15 часов наперед приближение бури? Строго «допросили» медузу в эксперименте и создали прибор, способный предсказывать бурю. Он так и назван в честь прародительницы — «ухо медузы» (хотя никакого уха у нее, понятно, нет).

Мы предъявили эксперименты все же более или менее нацеленного характера. Нередко исследователь, проводя опыт, вначале никакой, хотя бы отдаленной, научной цели не ставит, а ставит эксперимент, можно сказать, бездумно: что получится, то и получится. Это неопределенно-значный эксперимент с большим разбросом предполагаемых исходов, — настоящее чудачество. Несколько иллюстраций.

В самом начале текущего века русский ботаник М. Цвет, взяв однажды раствор хлорофилла, пропустил его через стеклянную колонку, набитую мелом. Зачем это делал, и сам не знал, пропустил без всякого умысла, как бы забавы ради. К своему удивлению, он обнаружил, что зеленый цвет хлорофилла разделился на два оттенка — зеленый и желтый. Значение полученного результата осознали не сразу. Вначале даже посмеивались, обыгрывая момент совпадения фамилии экспериментатора и предмета его манипуляций: там и тут участвует цвет, только один раз с большой буквы, а в другой — с маленькой…

Между тем опыт принес новый метод, который стал впоследствии широко использоваться в экспериментальной химии. Порой он просто незаменим. В частности, в ситуации, когда исследователь не видит цвет раствора (реакция идет в закрытом от глаз сосуде). Однако с помощью метода можно определить цвет, зная лишь участвующие во взаимодействии компоненты. Кстати, в свое время сатирик Д. Свифт, издеваясь над бесплодностью занятий ученых из Логадо, рассказывал, как слепые академики смешивают краски, не видя, что смешивают. Открытие М. Цвета как раз и позволяет в условиях, так сказать, «слепоты» определять набор красок, используя специальный прибор спектрофотометр. Так в научный обиход вошло понятие «метод Цвета».

В известном смысле продолжением исследований М. Цвета является разработка английскими биохимиками Л. Мартином и Р. Синджем эффективного способа разделения сложных химических смесей — метода распределительной хроматографии, удостоенного в 1952 году Нобелевской премии.

«Проведем» еще один, поначалу столь же бездумный, эксперимент — выдувание мыльных пузырей. Занятие, что и говорить, пустое, недаром оно стало синонимом для обозначения различного рода бесполезного времяпрепровождения. И тем не менее даже к такому делу некоторые следопыты проявили интерес.

Сообщение из Швейцарии. Один увлеченный умелец собрал специальную машину, чтобы с ее помощью надуть, как выразился изобретатель, самый большой в мире мыльный пузырь. Его усердие окупилось: такой пузырь был получен, он достигал в длину трех метров.

По внешнему рисунку событие, конечно, просится в ряды потешных. Но сквозь толщи этого мнения постепенно пробивалась и другая струя. Прежде всего поняли ту истину, что эксперимент позволяет определить некоторые свойства мыльной пленки, ее поведение в экстремальных условиях (в частности, подобных тем, что возникают при столь усиленном натяжении). Затем «мыльная тема» вывела к решению таких задач, как поиск оптимальных структур при выборе вариантов архитектурных перекрытий, в сооружении различного вида строений и т. п.

Дело в том, что рассчитать в аналогичных случаях параметры конструкции сложно, и мыльный пузырь проявил себя здесь отличным материалом, которым можно «одеть» любой каркас, придав мыльной оболочке самые желанные очертания.

Кроме того, работа с мыльными пузырями оказалась полезной и в том, что позволяет взять их в качестве моделей при создании всевозможных сосудов, объемов, форм из самых различных материалов: например, конструирование шара из сверхтонкой стеклянной оболочки, предложенное американцем Д. Кросби. Наполненный гелием шар может зависать на заданной высоте и находиться в таком состоянии, как показывают расчеты, в течение тридцати лет. Хотя изобретение не вышло пока к практическим применениям, метод изготовления стеклянных шаров, имитирующих мыльные пузыри, запатентован и, надо полагать, найдет клиентуру в наш технически глубоко-эшелонированный век.