Превратности научных идей

Искусственный хрусталик — это линза и фиксирующее ее в глазу устройство. Размеры уже самой линзочки крохотные. Здесь все на миллионные доли: толщина 160–170 микрон (то есть едва больше полутора миллиметров), диаметр — пять миллиметров, вес — шесть миллиграммов. И в эту невесомую, едва видимую в деталях структуру надо еще «вписать» в металлическом исполнении волоски-дужки и антенки, чтобы крепить все сооружение в глазу. Требовалась ювелирная выучка. Но В. Захарову ее не искать. Еще с детства пристрастился мастерить изделия из дерева и металла.

Сначала успевал за день, точнее, за сутки (в срочных эпизодах засиживался и ночами) сделать всего один хрусталик — такая кропотливая работа. Потом стало получаться два, порой три. Увы, это все, чем располагал тогда С. Федоров. До обидного мало. Хотелось же помочь больным, которые, прослышав о чуде, толпами шли в Архангельск.

Для сравнения. Ныне производство хрусталиков в институте-комплексе С. Федорова выведено на поток. Единственный в своем роде завод при нем поставляет миру около двенадцати тысяч линз в год. Их шлифуют шестьдесят славных девушек (отобранных по специальным тестам), обладающих особо чувствительными пальцами. (Впрочем, число может и устареть, как и все, что касается достижений этого врача-новатора.) Одна из моделей с официальным названием «Спутник» прилюдно именуется «хрусталик Федорова — Захарова». Получены патенты из ФРГ, Италии, Голландии, США. И если уж продолжить аналогию с микроумельцами, можем насладиться ею сполна.

…В одну из первых поездок в США С. Федоров, прочитав цикл лекций о своем методе, сопроводил его практическим подтверждением. Он вживил человекам пятидесяти привезенные с собой хрусталики. Но что это? Уже после, осматривая через сильнейшие микроскопы оперированных, американские врачи обнаружили на линзочках крохотную запись: «Сделано в СССР». И у истоков этих дивных миниатюр стоял, напомним, В. Захаров.

На шестом курсе В. Захаров уже ассистировал на операциях, все больше оттачивая мастерство, ибо кому же не ясно, что и труд в операционной, и обработка хрусталиков одинаково требуют микроскопической прилежности. А ныне В. Захаров — крупный специалист в хирургии сетчатки, заведующий отделом в институте-комплексе. Конечно, это другое назначение. Оно связано с проникновением в структуры, лежащие за хрусталиком. Однажды С. Федоров, озабоченный судьбами своего дела, повел разговор о том, что институт не сможет быть первоклассным учреждением глазных болезней, если не освоит операции на сетчатке. И вновь В. Захаров принимает на себя трудную задачу.

Следует сказать, что ретинология (так обозначена врачебная дисциплина, курирующая «страдания» сетчатки) — одна из особо напряженных областей хирургического вмешательства в глаз. Она требует не только высокого мастерства, но одновременно твердости и риска. Дело в том, что сетчатка — средоточие этих знаменитых, знакомых еще со школьных дней, палочек и колбочек, превращающих световое возбуждение в нервный сигнал. Печать особой ответственности ложится на все, что связано с разрывом, отслойкой и т. п. сетчатки. Самые тяжелые в глазных клиниках больные — «отслоечники», самые невеселые палаты — в отделениях отслойки, и самые «страшные» врачи тоже здесь. На тех, кто с поражениями сетчатки, другие больные смотрят с известным почтением и в тайной надежде избежать сей мрачной участи. Стоит ли доказывать, сколь высокого класса специалист здесь необходим? Бесспорно, от такого сочетания в одном лице специалиста хирургии и микроумений выигрывает дело, выигрывает больной. Кстати, отметим, что В. Захарову привычно ладить хирургическое снаряжение к операциям самому. Чтобы достичь филигранной отточенности движений, хирургу надо совершить еще один подвиг — научиться мастерству. А это дается долготерпением. Доктор Г. Степанов, например, сравнивает эти занятия с тем, как тренируются «балерины, у которых класс — каждый день».

Не обходится и без того, что в народе называют чудачеством, да только без того или иного вида попадания в чудаки здесь, наверно, и не обойтись.

Лауреат Государственной премии хирург В. Францев начал готовить себя к будущим операциям еще в студенчестве. Увидев, как тонко кладет стежки его учитель академик Е. Мешалкин, ведя на сердце шов ровными, словно вымеренными по линеечке шажками, понял, что ему надо. Решительно купил пяльцы, ткань с рисунком для вышивания так называемым болгарским крестом и, несмотря на усмешки приятелей («Вот чудак!»), принялся вышивать пейзажи. Только работал не обыкновенной вышивальной иглой, а «хирургически» изогнутой, да еще вставленной в иглодержатель (совсем как на операции). От той поры сохранились даже некоторые картины.

Вообще, его койка в общежитии второго Московского мединститута напоминала скорее рабочее место мастера пошивочного ателье: вокруг и около все было занавешено нитками, вышивками, заготовками. И еще он постоянно завязывает узлы. Где только можно: во время чтения, бесед, уж, наверно, на заседаниях (только академики про то умалчивают), перед сном…