Превратности судьбы

– Я бы не прочь. Только кто позволит? Что скажет Европа, не говоря уже о Соединённых Штатах?

– Да суки все! Всё ложь, обман! За всё заплачено – по сотне за пикет и по полста за присутствие на митинге, – эту фразу произнёс Степан.

Неужто правда? Признаться, я такого никак не ожидал. Да если бы при советской власти за участие в первомайской демонстрации давали хотя бы три рубля, я думаю, шествие продолжалось бы как минимум до вечера. Впрочем, тогда маршировали не за деньги, а за страх, либо же в расчёте на кое-какие привилегии. И всё же, чтобы столь откровенно обо всём сказать, недостаточно одной только отваги. Я это откровение понял так, будто Степану всё до жути надоело – и эти пустые разговоры, и предвыборная суета, и бесконечный агитпроп, и споры о том, какой же должна быть истинная демократия. Мне показалось, что окажись где-то здесь поблизости броневик, или хотя бы памятник, в крайнем случае, фонтан, он бы забрался на него, и стал бы призывать… Кстати, тут на площади, как и положено, есть статуя – это Тимирязев. Однако я так и не решился подсказать, поскольку мою мысль перебил всё тот же, с бритым черепом:

– Стёпа! Ты, давай, закусывай! Явился сюда позже всех, к тому же основательно поддатый. Короче, попридержи язык.

– А что такого? Да все про это знают, но не каждому дают. Это как минет – всем хочется, только жена не позволяет.

Раис захихикала.

– Ну вот, сначала про вождей, теперь договорились и до баб.

– В жизни всё взаимосвязано. Даже вождям ничто человеческое не чуждо, – сделав умное лицо, изрёк курчавый.

– Ну, ты и сказал!

– Давайте лучше поговорим о чём-то более актуальном.

– Дайте мне слово. Сейчас вот очень умные слова звучали… – вновь возник артист.

– Ой, насмешил…

– Я про то, что в жизни всё завязано. Так вот, довольно настойчивый был слух, что Леонида нашего подставили,

– Да кто бы сомневался! Ну и что с того?

Я насторожился. Кажется, вечер будет не столь бездарным, как я предположил вначале. Если продолжат эту тему, может быть удастся кое-что полезное узнать. Сам я ничего о Леониде спрашивать не стал, поскольку пришлось бы объяснять свой интерес, что было явно преждевременно. В общем, понадеялся, что всё продолжится само собой. Увы, мне пока что не везло.

– Господа, давайте не будем отвлекаться, – вмешался бывший министр, видимо, обидевшись на остальных за то, что не уделяют ему должного внимания. – Так всё же, чем грозят нам эти выборы? Кто победит? Надо бы на всякий случай нам подстраховаться…

– То есть? Соломки подстелить?

– Ну, что-то вроде этого. Если наш кандидат провалится, что будем делать?

– Этого допустить нельзя, хотя в этом направлении процесс и развивается, – мрачно констатировал курчавый.

– Ты как обычно слишком уж сгущаешь краски.

– Да ведь такое сколько раз уже бывало! – поддержал курчавого артист.

– И что ты предлагаешь?

– Использовать мировой опыт. Если результаты не устроят, настойчиво требовать перевыборов.

– И так до бесконечности? Нет, это не вариант, – огорчил сидящих за столом небритый.

– Так что же будем делать?

Возникла пауза, над тарелками и рюмками повис табачный дым. Я же тем временем пытался найти хоть какой-то смысл в происходящем. Если и в самом деле это был интеллектуальный штурм, то прежде я представлял его себе несколько иначе.

– Господа! Так уж случилось, что я раз десять был в Латинской Америке… – снова прорезался отставной министр.

– Ну вот опять. Снова наш самый долгоиграющий политик, – усмехнулся Степан.

– Не перебивайте! Я постараюсь кратко, тезисно. Так вот, что нас объединяет? Бедность, господа! И там, и здесь, в России, бедные люди не хотят работать. И верят они даже не в вождей, но, что совершенно поразительно, в чудо и в халяву.

– И что отсюда следует?

– А то, что надо поддержать в народе эту веру.

– Это вы к тому, что через двадцать лет весь мир будет жить при коммунизме? То есть, пардон, я говорю о всеобщем либеральном процветании – снова отличился артист.

– Ну, это уже какой-то оппортунизм! Тут даже не пахнет демократией. Нельзя обещать того, чего попросту нет или никогда не будет. Стыдно, господа! – возразил курчавый.

– А чего стесняться, когда борьба идёт за власть? – сказал болезненного вида гражданин, до этого, в основном, молчавший.

– Вот именно поэтому мы не хотим блокироваться с вашей партией. В том смысле, чтобы за единого кандидата голосовать, – попытался объяснить бывший министр.

– Тогда все проиграем.

– И пусть! Предпочитаю честно проиграть, но только чтобы потом не плевали на мою могилу, – вдруг воскликнула Раис.

– Да она бурьяном зарастёт. Никто и не вспомнит, что был когда-то такой совестливый политик, который ничего не решался людям обещать.

– Пусть так, лишь бы не плевались, – обиделась Раис. – Да и вообще, вам этого не понять. Недаром говорят, что управляют вами то ли с Лубянки, то ли из Кремля.

– Всё это враки! В этой сплетне нет ни на йоту логики.

– Ну, не совсем так! – возразил курчавый. – В существовании мелких партий есть для Кремля кое-какая выгода. Особенно, если их лидеры не в состоянии между собой договориться. Тогда работает принцип: разделяй и властвуй!