Превратности судьбы

Я не успел ещё оглядеть и половины зала, а Раис была уже тут как тут, взяла за меня за руку и подвела к столику, за которым едва умещались пятеро человек, да вот ещё нас двое. Впрочем, теснота – привычная обстановка для тех, кто предпочитает проводить время в пикетах, да на митингах.

– Прошу любить и жаловать! Это Владимир Ладыгин, известный наш писатель.

– Можно просто Влад.

– Ладыгин? Что-то я такого не припомню, – весьма внушительного вида, пожалуй, даже неприлично толстый человек с чёрными вьющими волосами, ниспадавшими на плечи, уставился на меня колючим взглядом, явно намереваясь произнести отнюдь не комплимент. – Так вы, может, у Проханова в соратниках?

– Видите ли, – пояснил я, усаживаясь на предложенный мне стул, – я ни к каким объединениям и партиям не принадлежу. Я сам по себе и предпочитаю в этом положении находиться, несмотря на советы знакомых и друзей.

– Одобряю! – это сказал некто с двухдневной щетиной на лице и тщательно выскобленным черепом. – Писатель должен писать, а не протирать штаны на заседаниях.

– А как же я? – обиделся курчавый.

– Ты, Жора, всего лишь журналист. Журналистом до гробовой доски ты и останешься, сколько бы томов не написал. И давай не будем пиариться среди своих, – это было сказано тоном, не допускавшим возражений. – Так мы на чём остановились? – и, повернувшись ко мне: – Влад, вы присоединяйтесь, вот вам вилка и стакан. А там, может, что подскажете чадам неразумным.

– Это вряд ли. Я в ваших делах плохо разбираюсь. Так что, если позволите, посижу пока, послушаю.

– Ну и ладно? Я никого не представляю, вы наверняка всех знаете.

Если бы так… Судя по всему, Раис это поняла и вот шепчет мне на ухо:

– Что, даже бывшего министра не узнаёшь?

Я присмотрелся повнимательнее. Да, вроде бы он, только лицом слегка увял и взгляд уже не тот, потухший. Вот ведь как потеря министерского кресла на человека повлияла, сразу его и не признать. А мне говорили, что все они удобно устаиваются в бизнесе. Видимо, не всё определяют деньги.

– Ему-то что здесь надо? – шепчу в ответ.

– Того же, что и нам.

Тем временем, пока Раис представляла мне сидящих за столом, продолжался спор. К слову, большинство имён участников дискуссии я не запомнил, да и суть спора не сразу уловил – когда почти все одновременно говорят, да ещё Раис словно присосалась к уху, в этой мешанине поначалу трудно было отыскать хотя бы что-то внятное.

– Он тоже обещал, что уйдёт из политики, но почему-то они всегда снова возвращаются.

– А что тут удивительного? Вот мы, артисты, всегда врём. Профессия у нас такая. Тоже примерно и в политике.

– Вот и хотелось бы понять, где врать допустимо, а где лучше этого не делать. Все остальные вопросы вообще не вопросы, а просто так…

Мне припомнились те давние годы, когда мы в своей компании тоже рассуждали о политике, пытались найти решения глобальных мировых проблем. Правда, у нас всё было как-то более связно, что ли, хотя знаний явно не хватало, поэтому и суждения были достаточно поверхностны. Возможно, сейчас как раз обилие информации мешает – не каждому по силам разобраться. Чаще бывает так, что выбирают только то, что подтверждает некую отдельно взятую идею, а остальное игнорируют. Ну как бы этого и не было.

– Ври, не ври, тебе это не поможет, – вдруг раздалось за моей спиной.

Мы потеснились, и за стол присел ещё один человек, моложе остальных, естественно, за исключением Раис, но чувствовалось, что он в этой компании играет не последнюю роль. Взгляд у него был откровенно презрительный и наглый. Он словно бы готов высмеять любого, если посмеют возразить.

– Да ладно, Стёпа, не выступай! – попытался осадить вновь прибывшего небритый. – У нас тут интересный разговор, а ты опять со своими выпадами. Если нечего сказать, так и помалкивай.

– А у меня вопрос как раз по повестке дня, – возразил Степан. – Мне вот хотелось бы узнать, кого выбирать-то будем? То есть захочет ли наш электорат голосовать за кандидата, которого мы ему предложим?

– Да, да! Выборы – это очень важно. Прежде всего это вопрос личного доверия, – поддакнул вновь пришедшему отставленный министр.

– Но позвольте, господа! – возразил курчавый. – Если речь идёт о доверии, о вере, тут обнаруживаются все признаки религии. Вместо икон – портреты обожаемых вождей. Вместо хоругвей – флаги, транспаранты.

– Вот именно! А крестный ход заменим демонстрацией трудящихся по великим праздникам, – подсказал ему артист.

– И всё-таки разница тут есть, – вмешался тот, что с бритым черепом. – Церковных иерархов народ не выбирает. Их назначает папа, а самого его – Поместный Собор, причём пожизненно, что немаловажно.

– Нет, так дело не пойдёт! Так, знаете, до чего договоримся? – обиделся экс-министр.

– И до чего же?

– А потому что возникает вопрос: причём тут демократия? Если большинство свой выбор будет основывать на вере, то я даже не знаю, как это назвать…

– Верно! Считается, что только три процента населения разбирается в политике, а остальные… – внесла свою лепту в разговор Раис.

– Так пусть эти три процента тогда и выбирают.