Прежде чем я усну

Он принимается развязывать галстук.

– Ой, давай не будем об этом. У нас же отпуск!

И начинает расстегивать рубашку. Я борюсь с желанием отвернуться, напоминая себе: это же мой муж, я его люблю.

– Я сложила вещи, – говорю я. – Надеюсь, тебе понравится, я не знала, что тебе взять.

Он снимает брюки и аккуратно складывает их перед тем, как убрать в шкаф.

– Уверен, все отлично.

– Вот только я не знаю, куда именно мы собираемся, поэтому могла что-нибудь не предусмотреть.

Он поворачивается, и мне кажется, что в его глазах мелькнуло раздражение.

– Проверю перед тем, как отнести вещи в багажник. Все нормально. Спасибо, я знаю, что ты старалась.

Сидя на стуле возле туалетного столика, он натягивает потертые синие джинсы. Я замечаю, что даже они идеально выглажены, и двадцатилетняя девчонка внутри меня немедленно решает, что он забавный старикан.

– Бен, ты ведь знаешь, где я сегодня была.

Он смотрит на меня:

– Да, знаю.

– И про доктора Нэша знаешь?

Он отворачивается:

– Знаю. Ты мне рассказывала.

Я вижу его отражение в трюмо на туалетном столике. Три версии человека, за которого я вышла замуж. Человека, которого я люблю.

– Я все знаю, – повторяет он. – Ты все мне рассказала.

– И ты не возражаешь? Против наших встреч?

Он не оборачивается:

– Могла бы и раньше рассказать. Но нет, не возражаю.

– А про мой дневник? Про него знаешь?

– Да, – ответил он. – Ты говорила. Сказала, что тебе помогает.

Мне приходит в голову мысль.

– А ты его читал?

– Нет. Ты же сказала, что это личное. Я бы никогда не полез в твои личные вещи.

– Но ты ведь знаешь про Адама? Ну, что мне известно про Адама?

Я заметила, что он дернулся, точно я обрушила на него эти слова, как удар. И удивилась. Ожидала же, что он будет счастлив. Рад, что ему больше не придется снова и снова рассказывать мне, что наш сын погиб.

– Да, – говорит он, глядя на меня.

– Его фотографий нигде нет, – сетую я, и он спрашивает, что я имею в виду. – Везде полно наших фотографий, а его снимков нет.

Он поднимается и подходит ко мне, садится рядом на кровать. Берет меня за руку. Что за манера – обращаться со мной так, точно я сделана из стекла или фарфора? Как будто, узнав правду, я рассыплюсь на мелкие кусочки.

– Хотел сделать тебе сюрприз. – Пошарив под кроватью, Бен достает альбом с фотографиями. – Я положил их все сюда.

И вручает альбом мне. Он тяжелый и обит темным материалом, имитирующим черную кожу. Открыв обложку, я обнаруживаю под ней огромную пачку снимков.

– Я хотел расположить их по порядку, – поясняет он. – Чтобы подарить тебе сегодня вечером, но времени не хватило. Прости.

Я просматриваю фотографии. Они собраны в беспорядке. Вот Адам – младенец, вот он – маленький мальчик. Должно быть, это снимки из давешнего ящика. Одну я особенно отметила. Там он уже юноша и сидит рядом с девушкой.

– Его подружка? – спрашиваю.

– Одна из, – отвечает Бен. – С ней он был дольше всех.

Хорошенькая короткостриженая блондинка. Чем-то похожа на Клэр. На фото Адам смотрит в камеру и смеется, а она – вполоборота к нему, и на лице смесь радости и неодобрения. Вид у них заговорщицкий, точно они смеются над понятной лишь им самим и фотографу шуткой. Они счастливы. И мне радостно об этом думать.

– Как ее звали?

– Хелен. Ее зовут Хелен.

Я морщусь, поняв, что думала о ней в прошедшем времени, будто она тоже умерла. Пришла в голову мрачная мысль: лучше бы она умерла, а не Адам, но я гоню ее прочь, не дав оформиться.

– А когда он погиб, они еще были вместе?

– Да, – ответил Бен. – Даже подумывали о помолвке.

Она выглядит такой юной и жадной до впечатлений, в глазах ее ожидание: что же преподнесет ей жизнь? Она еще не знает, какое горе ей скоро придется испытать.

– Мне бы хотелось с ней познакомиться, – говорю я.

Бен берет фотографию у меня из рук и вздыхает:

– Я с ней не общаюсь.

– Почему? – удивляюсь я.

У себя в голове я уже все спланировала: мы могли бы поддерживать друг друга. Нас многое связывает: понимание и любовь, которая превыше всего, – любовь не друг к другу, а к тому, кого мы обе потеряли.

– Были ссоры, – поясняет он. – Размолвки.

Я смотрю на мужа. Понимаю, что он не хочет ничего рассказывать. Человек, который написал то письмо, который верил в меня и любил меня, который в конце концов любил меня настолько, чтобы уйти и снова вернуться, куда-то исчез.

– Бен?

– Ссорились мы, говорю.

– До гибели Адама или после?

– И до, и после.

Иллюзия поддержки рассеивается, остается чувство неловкости. А что, если и я ссорилась с Адамом? А он наверняка принимал сторону подружки, а не матери.

– Мы с Адамом были близки?

– О да, – говорит Бен. – До тех пор, пока ты не попала в больницу. Не потеряла память. Но даже тогда вы были близки, насколько это было возможно.

Его слова ударяют меня, точно кулаком. Я соображаю: когда все случилось, Адам был совсем маленьким мальчиком. Откуда мне знать имя его невесты, если каждый день я видела сына будто в первый раз?

Я закрываю альбом и спрашиваю:

– Можно, я возьму его с собой? Мне бы хотелось рассмотреть некоторые снимки получше.