Прежде чем я усну

Мы пьем чай, который приготовил Бен, потом я заканчиваю упаковывать вещи и иду к машине. Не забываю проверить сумочку и убедиться, что дневник на месте. Бен сует кое-какие вещи в собранный мной чемодан и кожаную сумку, с которой уходил утром на работу, а еще туристические ботинки, которые извлек откуда-то из недр гардероба. Я стою у двери, пока он грузит чемоданы в багажник и проверяет, закрыты ли двери и заперты ли окна. Я спрашиваю, долго ли нам ехать.

– От движения зависит, – пожимает он плечами. – Выберемся из Лондона – побыстрее пойдет.

То есть отказ от ответа, замаскированный под ответ. Интересно, он всегда так отвечал? Из года в год одно и то же – кого хочешь выведет из себя. Наверное, ему уже надоело отвечать подробно.

Насколько я понимаю, водит он аккуратно. Едет небыстро, часто смотрит в зеркало заднего вида, чуть что – сразу снижает скорость.

Интересно, а Адам водил машину? В армии уж точно, а когда приходил в увольнение? Возил ли свою несчастную мать по всяким красивым местам, чтобы она, то есть я, развеялась и порадовалась? Или не видел в этом смысла, ведь вся радость и восторг, какие бы они ни были сильные, забудутся мной на следующий же день, как тает снег на прогретой солнцем крыше?

Мы выезжаем на шоссе, ведущее из города. Начался дождь: огромные капли падают на лобовое стекло, на мгновение застывают и быстро скатываются вниз. Вдалеке садится солнце, выныривает из облаков, заливая бетон и стекло нежным оранжевым светом. Зрелище прекрасное и жуткое одновременно, но внутри меня не утихает борьба. Я так хочу вспоминать сына, а не просто отвлеченно думать о нем, но не могу, поскольку четких воспоминаний так и нет. Снова и снова мне приходит в голову грустная правда: я его не помню, словно его не существовало вовсе.

Я закрываю глаза и принимаюсь думать о том, что прочла об Адаме в это утро. И перед моим внутренним взором вспыхивает образ: вот мой сын, маленький мальчик, едет на трехколесном велосипеде. Но даже теперь, бережно храня в памяти эту картину, я понимаю: это не воспоминания. Этого никогда не было, это плод моего воображения, я все придумала, вдохновившись записями в дневнике, которые сами по себе лишь память о более ранних воспоминаниях. Воспоминания о воспоминаниях: у кого-то это дни, недели и даже годы, у меня же несколько часов.

Будучи не способна вспомнить своего сына, я делаю единственное, что может помочь мне усмирить взбудораженное сознание. Пытаюсь не думать ни о чем. Совсем.

Запах бензина, густой и сладкий. У меня болит шея. Я открываю глаза. Передо мной – мокрое лобовое стекло, затуманенное моим дыханием, а вдали – огни, расплывчатые, нечеткие. Я понимаю, что задремала и во сне привалилась к стеклу, застыв в неудобной позе. В машине – ни звука, мотор выключен. Я оглядываюсь.

Вижу Бена: он рядом, не спит, смотрит в окно прямо перед собой. Сидит неподвижно. Кажется, даже не замечает, что я проснулась, и продолжает смотреть; выражение его лица неразличимо в темноте. Я приглядываюсь, чтобы рассмотреть, на что он так уставился.

Сквозь капли дождя на стекле я вижу капот автомобиля, а поодаль – деревянный забор, освещенный тусклым светом оставшихся позади уличных фонарей. За забором не различить ничего – лишь чернота, огромная и таинственная, и в самом центре этой тьмы низко-низко висит полная луна.

– Люблю море, – говорит он, не оборачиваясь, и я понимаю, что мы припарковались у обрыва и уже приехали на побережье. – А ты? – Наконец он смотрит на меня, и взгляд его невыносимо печален. – Ты ведь тоже любишь море, правда, Крис?

– Да, да! – отзываюсь я. – Тоже.

Он говорит так, точно понятия об этом не имеет, точно мы ни разу не выезжали вместе на побережье. Во мне вновь разгорается страх, но я противлюсь ему. Я хочу остаться в настоящем, здесь, со своим мужем. И пытаюсь вспомнить все, что прочла в дневнике сегодня утром.

– И ты это знаешь, милый!

– Знаю, – вздыхает он. – Ты всегда любила море. Но теперь – теперь иначе. Ты меняешься. Ты очень изменилась за эти годы. С тех пор, как все случилось. Иногда я тебя не узнаю. Всякий раз, просыпаясь, я не знаю, какой ты будешь на этот раз.

Я молчу. Не могу придумать, что ему на это ответить. Мы оба знаем, как бессмысленно оправдываться, говорить, что он ошибается. Знаем, что я – последняя, кто знает, меняюсь ли я с каждым днем.

– Прости, – говорю я.

– Ну что ты! Не извиняйся. Ты не виновата. Ни в чем не виновата. Это я эгоист. Только о себе и думаю.

Он отворачивается и смотрит на море. Вдалеке виднеется огонек. Это лодка покачивается на волнах. Луч света в море вязкой черноты.

– У нас ведь будет все хорошо, Крис? – спрашивает Бен.