Читаем Прежде чем я засну (ЛП) полностью

Затем появился запах. Срезанных цветов и земли. Сладкий и болезненный. Я увидела день, когда мы его кремировали. Я одета в чёрное, что, я каким-то образом знала, не было чем-то необычным, но на этот раз у меня не было макияжа. Моя мама сидит рядом с бабушкой. Шторки открываются, гроб вползает внутрь, и я плачу, представив, что мой отец превращается в пепел. Мама сжимает мою руку, а потом мы идём домой и пьём дешёвое игристое вино и едим сандвичи, а когда солнце садится, она растворяется в полумраке.

Я вздохнула. Видение исчезло, и я открыла глаза. Мой роман был прямо передо мной.

Я перевернула титульный лист, далее шло вступительное слово:

"Тогда она нажала правой ногой на педаль газа, двигатель взвыл, и она отпустила рули и закрыла глаза. Она знала, что произойдёт. Она знала, к чему это приведёт. Она всегда знала".

Я пролистала книгу до середины и прочитала там параграф, а затем ещё один ближе к концу.

Я писала о женщине по имени Лу, о её муже, которого, думаю, зовут Джордж, а действия романа разворачиваются во время войны.

Я почувствовала разочарование. Я не знаю, на что я надеялась, может быть, на то, что это будет автобиография? Но, кажется, что этот роман не даст полных ответов на мои вопросы.

"И всё же, - подумала я, когда перевернула книгу, чтобы посмотреть на заднюю обложку, - я написала её и опубликовала".

На обороте книги не было фотографии автора. На её месте была  размещена короткая биография.

"Кристина Лукас родилась в 1960 году на севере Англии. Она читала курс Английского в Университетском колледже Лондона. Затем переехала в Лондон и поныне живет там. Это её первый роман".

Я улыбнулась, почувствовав прилив счастья и гордости. Я сделала это. Я одновременно и хотела и не хотела прочитать книгу, разгадать её секреты. Я беспокоилась, что реальность может развеять моё счастье. Если мне понравится роман, то станет грустно от того, что я так и не написала второй, если же нет - то почувствую разочарование от того, что так и не развила свой талант. Не знаю, что наиболее вероятно, но знаю точно, что однажды, я больше не смогу противостоять своему единственному достижению, и тогда я всё узнаю. Я сделаю это открытие. Но не сегодня. Сегодня мне предстояло ещё одно открытие, кое-что похуже печали и более разрушительное, чем разочарование. Кое-что, что могло разорвать меня на части.

Я попыталась засунуть книгу обратно в конверт. Но там было что-то ещё. Записка, сложенная в четыре раза, заглаженная по углам. В ней доктор Нэш написал:

"Думаю, это может быть тебе интересно!"

Я развернула её. Наверху было написано: "Стандарт, 1986." Ниже газетная статья, рядом фотография.

Я несколько секунд смотрела на лист прежде, чем поняла, что статья была рецензией на мой роман, а на фотографии была я. Меня начало трясти. Не знаю, почему. Это старо древний артефакт. Хороший или плохой, неважно, он уже давно в прошлом. Теперь это история, которая больше не влияет на настоящее. Но она важна для меня. Как была принята моя работа столько лет назад? Добилась ли я успеха?

Я пробежала глазами статью, пытаясь понять её общую атмосферу до того, как начать детально анализировать. Некоторые слова бросались в глаза: В основном позитивный. Продуманный. Проницательный. Искусный. Гуманный. Жестокий.

Я посмотрела на чёрно-белую фотографию. На ней я сидела за столом, под углом к камере. Я держусь неловко. Что-то заставляет меня чувствовать себя неловко. Интересно, что? Человек по ту сторону камеры или поза, в которой я сижу. Несмотря на это я улыбаюсь. У меня длинные и распущенные волосы, и хоть фотография чёрно-белая, кажется, что они темнее, чем сейчас, как будто тогда я красила их в чёрный, или они влажные. За мной большая стеклянная дверь, и через них в углу кадра виднеются голые деревья. Под фотографией подпись: "Кристина Лукас в своём доме на севере Лондона".

Должно быть, это тот дом, в который я ходила с доктором Нэшем. На секунду у меня появилось подавляющее желание вернуться туда с этой фотографией и убедиться, что это действительно так, что я существовала, что это была я. Но я и так уже это знала. Хоть я и не могла вспомнить, тем не менее, я знала, что там, на кухне, я вспомнила Бена. Бена и его эрекцию.

Я улыбнулась и потрогала фотографию, пробежав кончиками пальцев по ней, как это делают слепые, ища скрытые подсказки. Я провела пальцами по кончикам моих волос, по лицу. На фотографии мне было некомфортно, но в тоже время я светилась. Так, как будто я хранила какой-то секрет, что придавало мне очарование. Мой роман был опубликован, да, но было здесь что-то ещё, что-то большее. Я присмотрелась и увидела, что я была одета в свободное платье, моя грудь набухла, и то, как я держала руку на животе.

Воспоминания появились из ниоткуда: я позирую, передо мной фотограф у штатива, журналистка, с которой мы обсуждали мою работу, вертится на кухне. Она спрашивает, как всё идёт, и мы в голос отвечаем: "Хорошо!"

И смеёмся.

- Уже осталось недолго, - говорит он, меняя плёнку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза