Прежде чем их повесят

Джезаль почти завидовал этим многим, глядя, как Ферро идет по колышущейся траве. Если бы Арди была здесь! Джезаль вспомнил их расставание: с неуверенной улыбкой она смотрела на него снизу вверх под легким дождем. Арди ни за что не оставила бы его в таком состоянии — беспомощного и больного. Она говорила бы ласковые слова, касалась его лица и смотрела бы своими темными глазами, нежно целовала и… размечтался. Наверняка она уже нашла себе другого идиота, чтобы дразнить, сбивать с толку, заставлять страдать, а о Джезале и не вспомнила ни разу. Он изводил себя, представляя, как она смеется шуткам другого, улыбается в лицо другому, целует губы другого. Теперь он ей не нужен, это понятно. Он не нужен никому. Губы снова задрожали, в глазах защипало.

— А ведь все герои прошлого — великие короли, великие полководцы — время от времени сталкивались с несчастьем.

Джезаль поднял глаза. Он уже почти забыл про Байяза.

— Страдание дает человеку силы, мой мальчик; сталь тем крепче, чем больше ее бьют.

Старик подмигнул и присел на корточки рядом с Джезалем.

— Каждый справится с покоем и успехом. Как мы встречаем беду и несчастье — вот что отличает нас. Жалость к себе кончается себялюбием, а нет ничего прискорбнее в лидере. Себялюбие — для детей и для дурачков. Великий лидер ставит других выше себя. Ты не поверишь, как это помогает справляться с проблемами. Чтобы действовать как король, необходимо только с другими обращаться по-королевски.

Маг положил руку на плечо Джезаля. Наверное, хотел, чтобы жест вышел отеческим и успокаивающим, но Джезаль через рубашку чувствовал, как дрожит рука. Байяз не сразу убрал руку, словно у него не хватало сил ее убрать, потом медленно поднялся, потянулся и зашаркал прочь.

Джезаль безучастно смотрел вслед. С месяц назад подобное поучение довело бы его до тихого бешенства. Сейчас он спокойно сидел и слушал. Он уже и сам не знал, кто он. Трудно сохранять чувство превосходства, понимая, что теперь будешь зависеть от других. От людей, о которых он был, до недавнего времени, невысокого мнения. Иллюзий не осталось. Без жестокого лекаря Ферро и неуклюжей няньки Девятипалого, скорее всего, Джезаля не было бы в живых.

Северянин подошел, хрустя сапогами по гальке. Снова в повозку. Снова скрип и тряска. Снова боль. Джезаль длинно вздохнул, но оборвал сам себя. Жалость к себе — для детей и дурачков.

— Ну что ж, порядок ты знаешь. — Джезаль нагнулся вперед; Девятипалый одной рукой обнял его за спину, другой подхватил под колени, без труда перенес через край повозки и бесцеремонно уложил среди провизии. Джезаль ухватил большую грязную четырехпалую руку, и северянин обернулся, подняв густую бровь. Джезаль сглотнул.

— Спасибо.

— Это за что?

— За все.

Девятипалый всмотрелся в Джезаля, потом пожал плечами.

— Не за что. Поступай с другими, как хочешь, чтобы с тобой поступали, — не ошибешься. Так мне отец говорил. Надолго забыл этот совет и такого наделал, что уже не исправишь. — Логен глубоко вздохнул. — И все равно попробовать стоит. Что я понял? Что отдал, то в конце и получишь.

Джезаль моргал в широкую спину Девятипалому, пока тот возвращался к лошади. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы с тобой поступали. Мог ли Джезаль, положа руку на сердце, сказать, что когда-нибудь жил так? Телега двинулась, и оси заскрипели, а Джезаль все еще размышлял об этом.

Он третировал младших, угождал старшим. Частенько выжимал деньги из друзей, которым это было не по карману, добивался своего от девушек, а потом бросал их. Он ни разу в жизни не поблагодарил своего друга Веста за все его услуги, зато с охотой затащил бы в постель его сестру, если бы она позволила. С нарастающим ужасом Джезаль осознал, что с трудом может припомнить — сделал ли он в жизни хоть что-нибудь не ради себя.

Джезаль нерадостно заерзал на мешках с кормом. Что отдал, то в результате и получишь, и никакие манеры не спасут. Отныне он будет думать в первую очередь о других. Он будет обращаться с любым, как с равным. Но это, конечно, позже. У него будет вдоволь времени, чтобы стать лучше, когда он снова сможет жевать. Джезаль потрогал повязку на лице и машинально поскреб ее, потом одернул себя. Рядом с повозкой ехал Байяз, поглядывая на воду.

— Вы видели? — пробормотал Джезаль.

— Видел что?

— Это. — Джезаль ткнул пальцем в лицо.

— Ах, это. Да, видел.

— Как все плохо?

Байяз наклонил голову.

— Честно? В целом мне, пожалуй, нравится.

— Нравится?

— Пусть не сейчас, но швы отпадут, опухоль спадет, синяки поблекнут, струпья отвалятся. Челюсть, боюсь, уже не будет прежней формы, и зубы, конечно, заново не вырастут, но если ты и потеряешь юношеское очарование, то, несомненно, обретешь некую силу, нюх, тайну. Люди уважают того, кто повидал действия, а на развалину ты вовсе не будешь похож. Готов предположить, что девушки еще будут готовы терять от тебя голову, если тебе нужны безголовые девушки. — Маг задумчиво кивнул. — Да, в целом, думаю, это поможет.

— Поможет? — Джезаль прижал руку к повязке. — Чему поможет?

Но мысли Байяза были уже далеко.