Прежде чем их повесят

Они с Ищейкой начали взбираться по склону к лесу.

— Полковник Вест!

Он понял, кто это, еще не повернувшись. В лагере было немного женщин, у которых было что сказать ему. Катиль стояла в грязи, завернувшись в позаимствованную куртку. У нее был наполовину лукавый, наполовину смущенный вид, но Вест, увидев ее, почувствовал новый прилив злости и стыда.

Он понимал, что несправедлив. У него нет на нее никаких прав. Это было несправедливо, но от этого становилось только хуже. Он мог думать только об одном: щека Ищейки и хрип Катиль. Ужасное потрясение. Ужасное разочарование.

— Вам лучше пойти с ними, — сказал Вест ледяным тоном, с трудом находя силы сказать хоть что-нибудь. — Самое безопасное место.

Он повернулся, но она остановила его.

— Ведь это были вы, у палатки… тогда ночью?

— Да, боюсь, что так. Я только пришел узнать — не нужно ли чего-нибудь, — соврал он. — Я, честно, не представлял, с кем вы будете.

— Я никак не ждала, что вы…

— Ищейка? — пробормотал Вест, лицо его перекосило от непонимания. — Он? То есть… почему?

Почему с ним, а не со мной, хотел он спросить, но сумел сдержать себя.

— Я знаю… Я знаю, вы думаете…

— Вы не должны ничего мне объяснять! — прошипел он, хотя только что сам ее спросил. — Кого волнует, что я думаю?

Он выкрикнул это гораздо с большей злобой, чем хотел, но, потеряв над собой контроль, еще больше разъярился и зашел еще дальше.

— Меня не волнует, с кем вы трахаетесь!

Катиль вздрогнула и опустила взгляд.

— Я не хотела… ладно. Я многим вам обязана, я знаю. Просто… вы слишком злой для меня. Вот и все.

Вест смотрел, как она поднимается на гору вслед за северянами, и не верил собственным ушам. Сама с радостью улеглась с вонючим дикарем, а Вест — слишком злой? Это было так нечестно, что он чуть не задохнулся от гнева.

Вопросы…

Страшно спеша, полковник Глокта ворвался в собственную столовую, мужественно сражаясь с пряжкой пояса для мечей.

— Проклятье! — кипятился он. Все валилось из рук. Пряжку никак не удавалось застегнуть.

— Проклятье, проклятье!

— Вам помочь с пряжкой? — спросила Шикель, прижатая столом. На плечах чернели ожоги, раны зияли, сухие, как мясо в лавке мясника.

— Нет, не нужна мне твоя чертова помощь! — закричал Глокта, швыряя пояс на пол. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь объяснил мне, что тут, черт побери, происходит! Позор! Я не потерплю, чтобы в полку рассиживались голые! Особенно с такими отвратительными ранами! Где твой мундир, девица?

— Я думала, тебя больше интересует пророк.

— Плевать на него! — отрезал Глокта, протискиваясь на скамейку напротив Шикель. — Что с Байязом? Что насчет первого из магов? Кто он такой? Что на самом деле нужно этому старому ублюдку?

Шикель ласково улыбнулась.

— Ах, это. Я думала, что все уже знают. Дело в том, что…

— Да! — проговорил полковник; во рту пересохло; он дрожал от нетерпения, как школьник. — Дело в том, что?..

Шикель засмеялась и похлопала по скамье рядом с собой. Хлоп, хлоп, хлоп.

— Дело в том, что…

* * *

«Дело в том, что…»

Хлоп, хлоп, хлоп. Глокта резко открыл глаза. На улице было еще почти темно. Только мутный отсвет пробивался через занавески. Кто приходит колотить в дверь в такой час? Добрые вести являются при свете дня.

Хлоп, хлоп, хлоп.

— Да, да! — проскрежетал он. — Я хромой, а не глухой! Я чертовски хорошо слышу!

— Тогда откройте проклятую дверь! — Голос из коридора звучал приглушенно, но не узнать стирийский акцент было нельзя. Витари, сучка. А кто же еще — посреди ночи? Глокта изо всех сил старался не стонать громко, осторожно выпрастывая затекшие конечности из-под жаркого одеяла, аккуратно поворачивая голову из стороны в сторону, пытаясь размять затекшую шею. Размять не удалось.

Хлоп, хлоп.

«Интересно, когда последний раз женщина ломилась в дверь моей спальни?»

Глокта схватил трость с ее привычно места — у матраса, — потом прикусил одним из оставшихся зубов губу и тихонько закряхтел, выбираясь из кровати и опуская ногу на пол. Он толкнул тело вперед, зажмурившись от обжигающей боли в спине, и наконец сумел сесть, отдуваясь так, словно пробежал десять миль.

«Бойтесь меня, бойтесь меня, все должны меня бояться! Если, конечно, я выкарабкаюсь из кровати».

Хлоп.

— Да иду же, черт подери!

Он поставил на пол трость и качнулся, пытаясь встать.

«Осторожно, осторожно».

Мышцы изуродованной левой ноги неистово дрожали, заставляя ступню без пальцев дергаться и биться о пол, как умирающая рыба.

«Черт побери этот ужасный довесок! Она ощущалась бы, как чужая, если б не болела так. Но тише, тише, нам надо быть аккуратнее».

— Шш, — прошипел он, как родитель, пытающийся утихомирить вопящего ребенка, и мягко помассировал истерзанную плоть, стараясь дышать медленно. — Шш…

Судороги медленно успокоились до приемлемого дрожания.

«Боюсь, на большее уже можно не рассчитывать».

Он сумел одернуть ночную рубашку и, добравшись до двери, сердито повернул ключ в замке и открыл дверь. Витари стояла в коридоре, прислонившись к стене, — темный силуэт в тени.

— Вы, — проворчал он, прыгая к креслу. — Вы не можете отстать, да? Чем вас так привлекла моя спальня?