Прежде чем их повесят

Магистр Карлота дан Эйдер сидела в кресле, сложив руки на коленях, и изо всех сил пыталась держаться с достоинством. Ее щеки утратили румянец, на коже проступил жирный блеск, под глазами залегли темные круги, потускневшие волосы спадали на лицо прилизанными спутанными прядями; прекрасный наряд после грязной камеры был уже не так свеж и бел. Без пудры и драгоценностей она выглядела старше, но по-прежнему казалась красивой — даже в каком-то смысле более красивой, чем прежде.

«Красота догорающей свечи».

— У вас усталый вид, — сказала магистр Эйдер.

Глокта удивленно приподнял брови.

— Последние дни выдались не из легких. Сперва допрашивал вашего сообщника Вюрмса, затем пришлось отразить небольшую атаку гуркских войск, разбивших лагерь под стенами Дагоски… Да и вы, похоже, немного утомлены.

— Пол в крохотной камере — не самая удобная постель. Кроме того, у меня свои тревоги. — Она взглянула на Секутора и Витари, что стояли со скрещенными на груди руками, привалившись к стенам по обе стороны от ее кресла, — оба в масках, суровые и непреклонные. — Я умру в этой комнате?

«Несомненно», — мысленно произнес Глокта, но вслух ответил:

— Посмотрим. Вюрмс рассказал все, что нас интересовало. Вы сами к нему пришли и предложили деньги… за определенные услуги: подделку отцовской подписи на некоторых документах и нужные приказы некоторым караульным от имени отца, — словом, за сдачу Дагоски врагам Союза. Он назвал всех участников заговора. И подписал признание. Его голова, если вам интересно, красуется на воротах рядом с головой вашего друга, императорского посла Излика.

— Обе вместе, на вратах, — пропел Секутор.

— Однако две вещи он не сумел мне объяснить: почему вы решились на предательство и что за гуркский шпион убил Давуста. Это мне расскажете вы. Сейчас же.

Магистр Эйдер негромко откашлялась, аккуратно разгладила юбку длинного платья и гордо выпрямилась.

— Вы не станете меня пытать. Вы не Давуст. У вас есть совесть.

У Глокты дернулся уголок рта.

«Смело! Мои аплодисменты. Но как же вы ошибаетесь…»

— Есть, — усмехнулся он. — Если так можно назвать оставшийся от нее хилый иссохший обрывок. От сурового ветра она уже никого не защитит. — Глокта издал тяжелый долгий вздох и неторопливо потер больные подергивающиеся глаза. До чего в комнате жарко, до чего яркий свет… — Вы не представляете, что я творил, какие ужасные, злые, грязные совершал поступки. От одного описания вас вырвет. — Он пожал плечами. — Иногда меня это терзает, но я говорю себе, что у меня были веские причины так действовать. Проходят годы… Невообразимое становится будничным, омерзительное — скучным, невыносимое — рутиной. Я заталкиваю все это в самые дальние уголки сознания, склад там скопился немыслимый. Удивительно, что вообще можно жить с таким багажом… — Он взглянул в поблескивающие над масками жесткие, безжалостные глаза Секутора и Витари. — Даже если вы, допустим, правы насчет меня… неужели вы полагаете, что угрызения совести знакомы моим практикам? А, Секутор?

— Угрызения чего?

Глокта печально улыбнулся.

— Вот видите! Он даже не знает, что это такое. — Он откинулся на спинку кресла. «Как же я устал… Просто смертельно». Даже руки поднять сил не осталось. — Я проявил к вам достаточно снисхождения. С предателями обычно столь мягко не обращаются. Вы бы видели, как Иней отметелил вашего друга Вюрмса, а ведь тот в заговоре был младшим компаньоном. На протяжении последних несчастных часов своей жизни он даже испражнялся кровью. А вас еще никто и пальцем не тронул. Вам оставили одежду, достоинство, человеческий облик. У вас один-единственный шанс подписать признание и ответить на вопросы. Один-единственный шанс удовлетворить мое любопытство целиком и полностью. Моей совести хватит лишь на это. — Подавшись вперед, Глокта постучал пальцем по столу. — Один. Единственный. Шанс. Потом вас разденут и начнут резать.

Магистр Эйдер вся как будто сникла: ссутулились плечи, опустилась голова, задрожали губы.

— Задавайте вопросы, — хрипло проговорила она.

«Сломалась. Мои поздравления, наставник Глокта. Только на вопросы ей придется ответить как следует».

— Вюрмс сказал нам, кому было намечено заплатить и сколько. Определенным караульным. Определенным чиновникам из администрации его отца. Ну и ему самому, разумеется, причиталась кругленькая сумма. В списке не хватало лишь одного имени. Вашего. Только вы ничего не попросили. Королева торговцев — и не участвует в торгах? Я в замешательстве! Что же вам предложили? Чего ради вы предали короля и страну?

— Чего ради? — эхом повторил Секутор.

— Отвечай, твою мать! — рявкнула Витари.

Эйдер вжалась в спинку кресла, а затем выпалила: