Прежде чем иволга пропоет

Там ее ждал второй сюрприз. Стены сарая внезапно сделали полный оборот вокруг нее, как если бы она оказалась в центре карусели. Только вместо лошадей и львов мимо Татьяны проехали старые велосипеды, ее лежанка, брезент, мольберт и хлам, прикрытый ветошью.

Ее чуть не стошнило. Лестница под ней обернулась шпилем. Сколько ангелов может поместиться на кончике иглы?

Выжить после покушения – и сломать шею, грохнувшись со стремянки? Татьяна всерьез рассердилась. Это было бы ужасной глупостью! А ее всегда называли здравомыслящей женщиной, не склонной к такого рода выходкам. Если уж на то пошло, она с тринадцати лет твердо знала, какой смертью хочет умереть, – в море, заплыв так, чтобы не было видно берега. Придется вытерпеть удушье, зато потом знай себе опускайся на дно, где встретят подводные твари и разнесут по всей воде, далеко-далеко, как ветер разносит пушинки одуванчика. Тело никогда не найдут. И слава богу! Никаких кремаций, никаких, боже упаси, похорон. Из воды когда-то вышли – в воду и вернемся.

Безумная карусель прекратила свой бег. Лестница обрела устойчивость.

Еще пришлось спуститься за велосипедным насосом. Когда снова накатывала слабость, Татьяна думала о море, которое ждет ее, чтобы она в нем умерла, – и головокружение отступало.

Наконец все было подготовлено. Устроившись на верхней ступеньке стремянки, она просунула насос в щель и стала орудовать им как рычагом. Обитая жестью крыша давно прохудилась, доски под ней источили жуки. Дерево тихо хрустело под нажимом ее импровизированного лома и крошилось, как черствый сухарь. Отогнуть жесть изнутри оказалось труднее, но в конце концов Татьяна справилась и с этим.

Она высунула голову наружу и с силой зажмурилась, когда свет резанул по глазам. Оказывается, в сарае было по-настоящему темно! Еще чуть-чуть просидела бы взаперти – и ослепла бы, точно крот.

Свежий ветер обтекал лицо, как прохладная вода. Татьяне показалось, что до нее донесся сдавленный крик.

Опереться о ржавые края («Столбняк бы не заработать!») Вытолкнуть себя наружу. Только теперь она осознала, как сильно похудела: прежде ей не удалось бы пролезть в дыру таких размеров, не ободрав бока. Собственное тело казалось легким, как газета. «Еще, чего доброго, ветром сдует», – подумала Татьяна и крепче вцепилась в крышу.

С тоской посмотрела вниз, на ребристую ступеньку. Жаль, нельзя прихватить с собой и стремянку. Лестница пришлась бы кстати.

А без лестницы остается только прыгать.

В сарае Татьяне иногда казалось, что крыша нависает прямо над ней, придавливает ее к топчану, будто чугунный утюг – цыпленка к сковороде. Ее мать пользовалась этим способом, чтобы приготовить цыпленка табака; Таню в детстве пугало превращение пусть мертвой, но все же птицы, в раздавленную плоскую лягушку, которых они с приятелями десятками находили на шоссе.

Однако стоило выбраться наружу, крыша взмыла ввысь вместе с ней, точно ковер-самолет. До земли было далеко. Теперь голова кружилась не от слабости, а от высоты.

На животе Татьяна подползла к краю. Неуклюже свесила ноги, заелозила, пытаясь ухватиться за обломанные доски и повиснуть на них, но когда в ладони вонзились грубые занозы, разжала пальцы и полетела вниз.

Она поднялась, пошатываясь. Кажется, цела…

Первой мыслью было бежать к сыщикам. Но они могли уехать; наверняка уехали, ведь прошло столько дней… Татьяна не была уверена, что не ошиблась в подсчетах.

Чухрай?

Да, лодочник ей поможет. Ей с самого начала казалось, что этот лагерь держится на его широкой кряжистой спине, как мир на черепахе.

Она двинулась к хижине на берегу, но через несколько шагов остановилась.

Что-то мешало идти дальше. Мелкое, зудящее, точно комар, чувство в правом виске. Татьяна повернулась, уставилась на коттедж, в котором жила Мышь.

На веранде никого. Окна зашторены. Она наконец-то осознала, что именно тревожило ее с того момента, как она выбралась из сарая: тишина. Судя по положению солнца, было не меньше семи. В это время лагерь обычно начинал просыпаться. Дети плескались на улице – им полюбился древний рукомойник, они выбегали к нему каждое утро, и если Татьяна в это время проходила мимо, до нее доносился смех и веселая дробь воды по поддону. Валентина Юхимовна, усатая и важная, как генерал, топала по своим делам. Татьяне был знаком этот тип женщин: они никогда не идут куда-то просто так, у них всегда есть цель. Она сама была такой до недавнего времени. Сыщик бегал вокруг озера или разминался за домом.

Но сейчас Озерный как будто вымер.

Чухрай. Ей нужно к Чухраю. Он, несомненно, знает, что произошло.

Но комариный писк тревоги не утихал, и Татьяна, поколебавшись, свернула к коттеджу Мыши. По дороге подобрала с земли увесистый камень. С ним было спокойнее.

Чем ближе она подходила, тем явственнее слышала, что внутри надрывается радио. Татьяна встала под окном. Мужской гнусавый голос пел о том, что ему будут принадлежать все телки. «Аденоиды сначала вылечи, сердцеед», – подумала Татьяна.

Нет, не радио. Телевизор.

Девчонка, видимо, делает под него зарядку.