Прежде чем мы проиграем (СИ)

Где-то рядом послышался звук шалящего тока: Гермиона точно знала, что Том сейчас находится напротив неё.

Сколько в нём выдержки, чтобы не сорваться и не вцепиться сейчас в неё?

В отличие от него она больше не могла ждать: её рука быстро поднялась вверх и нащупала ткань плаща, и как только это произошло, чужие руки вцепились ей в плечи, резко подняли с земли, и Том с силой потащил её на несколько метров дальше от палатки, завёл за толстое дерево и больно прижал к стволу.

Перехватило дыхание, а сгустившийся разряд тока до боли в ушах затрещал, накрывая ту плотным кольцом теплоты, сжигающей изнутри. Как околдованная, она рвано вцепилась в плащ, до боли сжимая костяшки, а из глаз неожиданно полились слёзы. Что-то очень тяжёлое и незримое топило её вниз, заставляя колени подогнуться и медленно сползать по стволу дерева.

Незримая энергия была слишком огромной, до ужаса тяжёлой, невероятно величественной, что хотелось рухнуть на колени и преклониться перед этим.

Она вспомнила тот день, когда бежала из замка и, находясь в гостинице с Томом, открыла для себя мощь и тепло волшебства, которым он был наделён. Тогда хотелось раствориться в этом, остаться навечно укутанной лоскутами незримого тепла, жадно и нежно обволакивающими её раненую душу. Тогда хотелось преклоняться перед восторженной величественностью волшебника, и сейчас, испытывая точно такие же ощущения, как в первый раз, ей хотелось упасть в ноги и слёзно умолять, чтобы лоскуты невероятно бархатного и мягкого тепла ни за что не отпускали её, залечивая вскрывшиеся за одно мгновение огромные раны.

Она почти рухнула на землю, но чужие руки придержали её, не позволяя упасть. Гермиона жалобно простонала, понимая, что не может ухватиться пальцами в желанную энергию — они словно оцепенели, перестали слушаться, кажется, она даже перестала их чувствовать.

Всё стало казаться каким-то другим миром, сложенным из тысячи серых оттенков, пляшущих перед глазами неясными тенями, завлекающими своей величественностью и мощью. И в этот момент чужие руки слабо встряхнули её, заставляя мир вздрогнуть, разбиться на мелкие куски и с треском наэлектризованного тока рассеиваться в никуда.

Гермиона больно сглотнула и прерывисто вдохнула ночной воздух, застучав зубами от вкуса тепла, которым было пропитано всё кругом. Её затрясло хуже, чем при лихорадке, а зубы так громко застучали, что Гермиона не сразу различила тихий шепот над ухом, успокаивающе произносящий её имя.

Этот голос, казалось, был заколдован, иначе отчего ему быть настолько волшебно красивым, очаровательным и с ума сводящим?

Зубы застучали ещё звонче, а у Гермионы даже не было мысли как-то унять их. Она лишь проникалась к потокам кружащей энергии, как одержимая, пытаясь умолять дать прикоснуться к этому, ибо почему оно всё было таким не досягаемым?

Перестали слушаться не только пальцы, но и практически всё тело — оно обмякало, принимая какую-то форму, а кругом казалось всё бездной, в которую хотелось свалиться и чувствовать, как ласкает величественная энергия, кружа её до потери сознания. Но что-то не дало ей упасть, и в этом замкнутом кругу она продолжала тихо бормотать и умолять свести её с ума, оставить без разума и жизни, лишь бы ей позволили плавиться и, наконец, расплавиться в колоссально манящем волшебстве.

Волшебный голос шептал что-то про выдержку и стремление взять себя в руки, но Гермиона протяжно смеялась, хотя её голос был похож на какие-то всхлипы. Зубы застучали ещё сильнее, словно сейчас было холодно, как на северном полюсе, а ей почему-то приносило удовольствие не справляться с собой. Всё вокруг казалось мягким и магнетически притягательным, хотелось хвататься в наполненный теплом воздух и сжимать, сжимать и сжимать.

Гермиона потеряла счёт времени, забыла, где она находится, и что вокруг происходит. Казалось, она пребывала в каком-то забвении, постоянно кого-то умоляя растопить её в тягучей лаве, и, чёрт знает, сколько времени прошло, когда что-то вокруг резко изменилось.