Прежде чем мы стали чужими

– Господи ты боже мой, я так и знала. Послушай, тогда, в девяносто седьмом, когда ты вернулся в Нью-Йорк, а она сбежала, ты был в кусках, Мэтт. Я собирала тебя из них годами. Думаешь, ты получил бы эту работу, если бы не я? Ты чуть не стал алкоголиком, ты таскался и ныл, как последний лузер. Это я спасла тебя от самоуничтожения. А ее не было даже близко.

Я рассмеялся:

– Чуть не стал алкоголиком? Ты это придумала, чтоб оправдать свое предательство? Полная фигня. Я никогда не женился бы на тебе, если бы знал, что она меня ищет.

– Знаешь, как это убого звучит?

– Ты всегда должна была сделать по-своему, не важно, какой ценой. Ты хотела меня и поэтому сделала то, что сделала. Ты хотела ребенка, а я не собирался его тебе дать, так ты пошла и нашла другого желающего, даже ценой нашего брака. Это ты убогая, а не я.

Она потеряла дар речи.

– Я… Я думала… Я думала, ты меня любишь…

Это была типичная для Элизабет тактика. Она могла в одно мгновение сделать поворот на сто восемьдесят градусов и перейти от злобных нападок к жалостливому нытью.

– Я любил ту, кем, я думал, ты была, но сейчас понял, что ее никогда не существовало. Мне пора, – я попытался разойтись с ней, но она снова преградила мне путь.

– Мэтт, подожди.

– Пожалуйста, дай мне пройти.

– Почему она домогалась тебя, когда знала, что мы женаты? Это было известно всем. Тебе не кажется, что тут что-то не так?

– Ты обвиняешь ее в том, что она хотела ясности? Хотела понять, что произошло между нами? Она была убита, Элизабет. И я тоже. – Я замолчал и посмотрел на ее торчащий живот. – Ради этого несчастного существа, растущего внутри тебя, я надеюсь, ты что-то усвоишь из этой истории. Несмотря на все твои усилия, у нас с тобой ничего не вышло. Мы не были вместе. Все это было зря. – Она заплакала, но меня это не впечатлило. – Пожалуйста, Элизабет, дай пройти.

Я достиг пика своей ярости, и теперь все казалось мне просто смешным. Мне больше не хотелось кричать и биться; все было просто дурацкой шуткой, но эта шутка была направлена против меня. Я мог либо принять это и жить дальше, либо потратить на эту тварь еще сколько-то мгновений собственной жизни, которых она не стоила.

Я протиснулся мимо нее.

– Чтоб мне больше никогда тебя не увидеть.

В Нью-Йорке была весна, и я был волен делать что хочу.

Солнце пробивалось сквозь небоскребы. Я шел к метро, неся средних размеров коробку с сувенирами, оставшимися от моей карьеры. Стоя в поезде, я улыбался, вспоминая, как целовался с Грейс в прошлую пятницу. Какими мягкими на ощупь были ее волосы, как она, даже пятнадцать лет спустя, все так же не сразу раскрывала глаза после поцелуя, как бы сохраняя его.

Никому и ничему я больше не позволю встать у меня на пути.

Во вторник я с утра пробежался, а потом считал минуты, оставшиеся до трех часов, то есть до нашей с Грейс встречи. Я пришел слишком рано и ждал, сидя на ступеньках Стариковского приюта, пока она не подошла, минута в минуту. С прошлого раза она как будто ожила, и в ее походке появился прежний ритм Грейс. На ней были юбка в цветочек, свитер и колготки – чуть более взрослая версия ее одежды времен колледжа. Взглянув на себя, я понял, что и мой стиль не сильно изменился – те же джинсы и майки. Действительно ли прошло так много времени? Даже если и так, оно не оставило больших следов, кроме нескольких морщинок на наших лицах.

Я поднялся и засунул руки в карманы.

– Ты ел? – спросила она.

– Умираю с голоду, – соврал я. – Я хотел делать все, чего хотелось ей. – Чего тебе хочется?

– Как насчет сосисок и прогулки в парке?

Я улыбнулся. Ничего не могло быть лучше. Справедливости ради, скажи она: «Как насчет прокатиться в гондоле по каналам Венеции?», это было бы так же прекрасно, лишь бы она была со мной.

– Отлично.

Мы пошли рядом, разговаривая о всяком-разном. Я рассказал ей про свою работу, легко избежав рассказа о конфликте с Элизабет.

– А как твои родители? – спросил я у нее.

– Да так же. Только папа больше не пьет, а мама снова вышла замуж. Брат и сестры выросли и разъехались. Я ближе всех с самой младшей. Она живет в Филадельфии, и мы часто видимся. Я было думала переехать в Аризону после смерти Дэна, но я так люблю Нью-Йорк. У меня тут друзья, и я никогда не смогу расстаться со своим домом.

Мне стало больно. Как бы я хотел, чтобы этот дом купил ей я.

Мы ели сосиски возле фонтана в парке на Вашингтон-сквер и наблюдали, как два малыша плещутся в воде. Крошечная белокурая девочка лет трех заливалась смехом. Вот прямо ухохатывалась несколько минут подряд, пока ее братишка плескал в нее водой.

– Прелестная малышка.

– Ага. У тебя нет травки? – вдруг, как бы между прочим, спросила она.

– Резкий поворот темы, – я внимательно посмотрел на нее. – Подожди, ты что, всерьез?

– Почему бы и нет? – она потянулась, вытерла пальцем каплю горчицы у меня с подбородка и засунула палец в рот.

Господи, эта женщина.

– Я могу достать травку, – потрясенно произнес я.

– Может, в другой раз, – она неопределенно повела плечом, напомнив мне прошлую Грейс.

– А ты не боишься, что тебя могут увидеть ученики?