Прежде чем мы стали чужими

Он притянул меня к себе. Даже в этой полутемной комнате я занервничала. Он провел указательным пальцем по тонким полоскам растяжек на моем животе. Затем наклонился и поцеловал следы растяжек, оставшиеся на коже бедер.

– Как это было?

– Что?

– Ну, когда родилась Эш?

Я рассмеялась.

– Поверь мне, ты не захочешь сейчас слушать о процессе деторождения.

– Я имел в виду, вы обе были здоровы? – Он провел рукой по внутренней стороне моего бедра и посмотрел на меня. – Ты хорошая мать, Грейс.

– Спасибо. – Не то ли это, что все мы так хотели бы слышать время от времени – что мы хорошие матери, или подруги, или дочери, или жены?

– Ты была счастлива? – его голос дрогнул. – В тот день, когда Эш появилась на свет?

– Это был самый счастливый день моей жизни, – вырвалось у меня.

Он начал тихо плакать.

– Как бы я хотел быть там, – произнес он, и все его тело сотряслось в рыданиях. Он уткнулся лицом в мой живот.

Я обняла его, прижала к себе, гладила по плечам, по голове.

– Я знаю, я знаю, все хорошо, – повторяла я снова и снова, но внутренне опасаясь, что этому нет исцеления. Слишком уж глубоки были шрамы.

– Мне кажется, что я живу в каком-то кошмаре, словно я вышел из комы и обнаружил, что пятнадцать лет моей жизни просто исчезли. Все произошло без меня. Я все пропустил.

Я обнимала его всю ночь напролет, рассказывая о дне рождения Эш.

– Мы были в Венеции, и у меня отошли воды. Меня повезли в госпиталь на водном такси. Я помню, как смотрела на каналы и думала о тебе, надеясь, что у тебя все в порядке. Тогда было очень тепло, не по сезону, так тепло, что я чувствовала жар, исходящий от поверхности воды. Когда я думаю о том дне, мне кажется, что солнце целовало землю, как будто Бог напоминал нам о своем существовании.

Мне повезло. У меня были легкие роды – все это говорили. Сначала я только могла смотреть в потрясении на ее крошечное дрожащее тельце, покрытое кровью и чем-то белым, когда ее положили мне на грудь. Я не могла поверить, что ее сделали мы с тобой. Когда она затихла и взяла грудь, Дэн сказал, что это было прекрасно и что мы с ней были прекрасны.

– Я знаю, что это так и было, – сказал Мэтт, вздыхая и глядя в окно. Может быть, он представил себе эту картину и наконец ощутил себя ее частью.

– Когда мы приехали в госпиталь, мы еще не знали, как ее назвать. Дэн тогда был только моим другом, так что я сама должна была принимать все решения, хотя и не имела представления ни о чем. Но каким-то образом там, в госпитале, я поняла, что нужно делать. Когда я увидела ее, я не могла думать ни о чем, кроме нас – тебя и себя, – и того, что она стала свидетельством того, что у нас было. После этого дня я вспоминала наше время в колледже только с радостью, потому что Эш стала его олицетворением для меня… поэзия в движении – свидетельство, что жизнь пылает хорошо и верно. Все знали, почему я назвала ее Эш. Тати сначала была в ярости – она тебя ненавидела за то, что ты не вернулся ко мне, – но и она привыкла. Дэн понял сразу.

Первые несколько месяцев Эш была непростым младенцем, и мы еще много путешествовали. Было трудно. Я была молодой, неопытной матерью и ничего не умела. В конце концов мы вернулись в Нью-Йорк и устроились здесь. Дэн настоял, чтобы мы поселились с ним в особняке. Это было спасением, этот дом дал Эш ощущение постоянства и структуры, и рядом с ней находились двое взрослых, которые растили ее.

Мэтт издал звук, как будто последняя фраза ранила его в грудь, но я продолжала:

– У Эш всегда была яркая индивидуальность. Она была неугомонным младенцем – копна белокурых волос и огромные темные глаза, как у тебя. Она очень рано начала ходить, говорить и есть сама.

– Естественно.

Я рассмеялась:

– Ну да, она твой ребенок, у нее все получалось легко. Очень скоро она стала вполне человеком, личностью, и я уже меньше думала о том, что значит ее имя, и больше о том, что она собой представляет. У нее прекрасная душа, непохожая на наши с тобой.

– Я знаю. Я понял это сразу же, как увидел ее, – прошептал он. – Она тяжело перенесла смерть Дэна?

– Она хорошо держалась, но я знаю, ей было тяжело. Он был заботливым, терпеливым отцом и любил ее больше всего на свете. Хорошо, что у нас было время подготовиться к его уходу. Мы уехали и поселились на месяц на Кейп-Коде, в пляжном домике. Там он и умер, слушая океан. Мы с Эш были рядом. В последние дни он сидел в кресле, глядя, как мы играем на пляже. По вечерам мы разжигали костер, и Эш читала нам при свете огня. Дэн казался счастливым, хотя и знал, что ему осталось немного.

Я заплакала. Мэтт придвинулся и обнял меня:

– Продолжай.

– Когда он умер, был вторник, обычный скучный вторник. С самого утра он казался как бы прозрачным. Мы выдвинули его кровать во двор, чтобы он мог смотреть на воду. С нами был сотрудник хосписа. Мы завернулись в одеяла и смотрели, как волны бьются о берег, когда Дэн испустил последний вздох. Эш поплакала несколько минут, и все. Все кончилось. Я больше никогда не видела, чтобы она плакала о нем.

– А ты?

– Ну, ты меня знаешь. Я вообще ужасная плакса.

– Раньше ты такой не была.

– Знаю, – тихо ответила я.