«Я довольно часто общался с преподобным Таттлом. Я думаю, вы знаете, что церковь Краеугольного Камня находится через дорогу от дома. Говорил с ним иногда, но не очень часто, хотя это вошло у меня в привычку: я останавливался, если видел его у церкви. Знаете, иногда он сам стриг газон или занимался благоустройством территории».
«Получается, что на момент смерти вы были с ним дружны?»
«Насколько я могу судить. У нас были разногласия по прочтению Священного Писания, но он всегда был открыт новым идеям. Он никогда меня не отчитывал или не хотел склонить к своей точке зрения. Он мне нравился».
«Какие ваши взгляды он хотел изменить?»
Тут Хинкли широко улыбнулся; это была грустная улыбка, которая вот-вот может превратиться в злобный оскал или хмурую ухмылку: «Каким бы хорошим человеком он ни был, преподобный Таттл принадлежал к большой группе так называемых последователей Христа, которые воспринимают Ветхий Завет просто как свод каких-то правил. Он принижал гнев Господин до любви».
«Разве это плохо?» – спросила Макензи.
«Для мира – нет,.. но это грешный мир. И он грешен, потому что Человек решил, что может не подчиняться Богу. Если лишить Бога праведного гнева и строгости, то получится свод фальшивых наставлений. Как я уже сказал,.. я не придирался к его словам, а он не придирался к моим. Мы решали наши разногласия цивилизованным путём».
«Вы были знакомы с другими погибшими?»
«Плохо. Я несколько раз слушал проповеди пастора Вудалла. Однажды после службы я подошёл к нему, чтобы он мне кое-что разъяснил. Он был умным человеком, возможно, даже слишком умным. Он позволил разуму занять место души, если хотите знать моё мнение. Что касается отца Коула,.. я общался с ним раз пять. Мы встретились на митинге несколько лет назад и мило побеседовали».
«Что это был за митинг?»
«Против абортов», – с гордостью ответил Хинкли.
«Вы сможете предоставить алиби на несколько дней?» – спросил Харрисон.
Хинкли серьёзно кивнул, словно понимал, что когда-нибудь разговор должен был дойти и до этого. Не говоря Макензи ни слова, он одним своим видом дал понять, что знал, что Бюро считает его потенциальным подозреваемым.
«Прямо сейчас я могу рассказать вам, где был и что делал последние девять-десять вечеров».
«Это было бы замечательно», – сказала Макензи.
«Итак, в течение трёх дней на прошлой неделе я был в Вирджинии, в юго-восточной её части. Я вернулся в Вашингтон только четыре дня назад».
«Что вы делали в Вирджинии?» – спросила Макензи.
«Посетил одно религиозное бдение и выступил на другом, – ответил он. – Если это поможет, у меня есть чеки из отеля».
«А последние четыре дня?» – вслух спросила она.
«Я всё время был дома. Три дня назад у нас была встреча для чтения Библии. Она продлилась до десяти часов вечера или около того».
Макензи собралась задать ещё один вопрос, когда в кармане завибрировал телефон. Увидев имя Эллингтона на экране, палец завис над кнопкой ОТВЕТИТЬ.
«Мистер Хинкли, вы могли бы показать чеки из отеля?»
«Конечно, – ответил он. – Минуту».
Хинкли вышел из кухни, и Макензи сразу посмотрела на Харрисона: «Твоё первое впечатление?»
«Он чокнутый, но не думаю, что он убийца».
«Согласна, – сказала Макензи. – Подожди секунду, – добавила она, указывая на телефон. – Привет. Что случилось?»
«Подумал, что ты захочешь знать, что МакГрат уже не так заинтересован в охране церквей, как мы изначально подумали», – сказал Эллингтон.
«Почему? У него появился план получше?»
«Так мы впустую растратим людские ресурсы. Он может выставить охрану у церквей, но только если будут свободные люди».
«Разве не он сам хотел закрыть это дело как можно скорее, пока на него не спустили капитолийских псов? Сейчас его беспокоят людские ресурсы?»
«Сама подумай, Мак. Что принесёт больше результатов? Если несколько агентов будут активно искать убийцу, или если они будут сидеть и надеяться, что убийца,
«Окей, – сказала Макензи. – Спасибо, что сообщил».