Прежде чем ты узнаешь мое имя

Хотя после ей будет казаться, что это все ей привиделось, сейчас, когда Руби смотрит на него, она видит все, что Том Мартин сделал со мной тем утром, ловит взглядом ослепительный красный свет злодеяния, что вспыхивает на его теле. Я понятия не имею, как это происходит, почему она внезапно может взглянуть на мир моими глазами. Вот я спускаюсь по скалам, чтобы приблизиться к воде. Мне нравится, как она отражает молнии, отражает небо. Вот я смотрю в свой видоискатель, обрамляю мир, думая, что он принадлежит мне. И вот я – стою, пораженная пониманием того, что кто-то стоит на тропинке позади меня, его глаза блестят в темноте. Руби может видеть каждый его уродливый электрический импульс, когда он приближается ко мне. Более того – к моему абсолютному ужасу – она внезапно может почувствовать все, что чувствовала я тем утром.

Как будто то, что случилось со мной, происходит и с ней тоже.

– Привет, – говорит он, и сначала я думаю, что все обойдется. Этот мужчина выглядит нормально, в своей аккуратной рубашке и обычных ботинках. Я предполагаю, что ему, как и мне, не спится, или он просто любит шторм, кому-то больше нравится стоять под дождем, чем лежать в постели. Я говорю себе, что нет причин бояться, но, когда он тоже перелезает через перила и не торопясь подходит ко мне, я боюсь.

– Огонька не найдется? – спрашивает он, протягивая наполовину выкуренную сигарету. На этот раз я замечаю. То, что его голос звучит слишком размеренно и осторожно, будто он едва сдерживает себя.

– Нет, – говорю я, расправляя плечи. Я надеюсь, что этот жест заставит меня выглядеть сильнее, чем я есть на самом деле.

Никогда не показывай им, что ты боишься – я прочитала это однажды, и теперь делаю все возможное, чтобы обмануть его, стоя на месте с одной только камерой между нами. Иногда я ошибалась, даже когда чувствовала опасность, пульсирующую в горле, так что какое-то время, пока он пытается завести разговор о погоде, моей камере, о том, что я здесь делаю в полном одиночестве, я думаю, что это один из таких случаев. Я отвечаю коротко и вежливо, выигрывая еще несколько минут, приближающих восход солнца. Но потом он говорит мне, что я красивая и спрашивает: «Тебе нравится трахаться?», и в глубине души я уже знаю, что в этот раз не ошиблась. Когда он приказывает мне улыбнуться, когда подходит ближе со своей самодовольной уверенностью, я уступаю. В последний раз я думаю, что знаю, что делать, что смогу выжить, если просто подыграю ему.

Как я уже сказала. В конце это все равно удивило меня. То, что у меня не было никаких шансов. То, как быстро Том Мартин покончил с моей жизнью.

Руби видит и чувствует все, что со мной случилось, а потом поворачивается и бежит. Тошнота подступает к горлу, вытесняя страх. Так что, когда она достигает безопасных верхних уровней парка, то сгибается пополам и выблевывает все, чему стала свидетелем.

Она оставалась на месте достаточно, чтобы перед побегом услышать всплеск, – безошибочный звук чего-то, брошенного в реку.

Эту деталь она запомнит лучше, чем остальные.

* * *

Я думаю, она ранена. Я не знаю, стоит ли мне подойти к ней. Должна ли я подойти? Пожалуйста. Скажите мне, что делать.

В течение нескольких недель Руби беспокоилась, что подвела меня. Хотя она никогда не признавалась в этом ни про себя, ни вслух, Руби все же задавалась вопросом, могла ли она в то утро сделать что-то – что угодно – иначе. Если бы она не заблудилась и не поскользнулась на перилах, если бы больше внимания обращала на окружающие вещи, детали, вместо того, чтобы беспокоиться о дожде. Был ли какой-то момент, который она упустила, способ, чтобы все изменить?

Все это время Руби искала отпущения грехов. За то, что пришла слишком поздно, за то, что не смогла добраться до девушки вовремя или еще лучше – до того, как до нее добрался он.

Ее одержимость мной и моим убийством была способом сказать «Прости».

– Правда, Руби, вы все сделали правильно, – сказал офицер Дженнингс после того, как она нашла меня. Сегодня, когда Руби трясущимися руками берет телефон и набирает номер, указанный на карточке, которую детектив О’Бирн дал ей тем ужасным утром, недели или целую жизнь назад, она наконец-то верит в это.

Ной был прав. Нью-Йорк всегда дает второй шанс.

Двадцать три