Прежде чем ты узнаешь мое имя

Нужным местом оказалась двенадцатая лаборатория по обработке пленок. Бутик-магазин, специализирующийся на аналоговой фотографии, всего в двух часах езды от Манхэттена. Хорошо раскрученный в Интернете, его легко было найти с помощью поиска в Гугл. Когда они показали владелице лаборатории фотографию Тома, она прикусила губу и сказала:

– Да, кажется, я его помню. Он был здесь, может быть, месяц назад. Сказал, что приехал из другого штата. Большинство таких людей, как он, присылают свои пленки по почте, а мы отправляем обратно компакт-диск, но он сказал, что хочет именно распечатать фотографии. На самом деле он так и не вернулся. У меня где-то сохранились и фото, и негативы тоже. Некоторые из них получились не так хорошо…

Я оставила после себя собственную версию города. Я сфотографировала натянутые проволочные мосты и Крайслер-билдинг, а также людей, выходящих из метро. Я сфотографировала Статую Свободы с палубы парома Стейтен-Айленд и прозрачное основание Всемирного торгового центра. Суматоху на Таймс-сквер и статую моей тезки[39] в Центральном парке, маленьких детей, свисающих с нее, как украшения. Я посетила каждое из этих мест и запечатлела каждое мгновение, которое теперь существуют как доказательство того, что я была здесь. Детектив О’Бирн просматривает каждое фото, каждое черно-белое изображение. Предпоследний снимок ощущается как удар. На нем ливень, горные породы, бурлящая река и подернутые дымкой огни Нью-Джерси на другой стороне от воды. А потом последний, сделанный мной снимок. Отражающаяся в текущей реке молния и, поскольку я все еще училась, намек на мои фиолетовые кроссовки в левом нижнем углу кадра. Детектив держит в руках последние мгновения моей жизни. Он видит то, что видела я, прямо перед тем, как из-под дождя вышел мужчина и разозлился настолько, чтобы схватить меня за горло. Настолько, чтобы вырвать камеру из моих рук и разбить ее о мой череп. Его злости хватило, чтобы вонзиться в мое умирающее тело, царапая мою спину о камни, чтобы навалиться на меня, изливаясь внутрь. На тот момент меня больше не было, я уже покинула собственное тело, но оно все еще было моим, когда он упал, кряхтя, на то, что от меня осталось. Горячее дыхание и липкая холодная кожа. Надломленный звук, с которым он заправляет рубашку в джинсы и застегивает молнию. Звук, который говорит, что он покончил со мной.

О’Бирн был прав. Том не мог устоять перед пленками и их тайнами. Воспоминаний о том, что он сделал, оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить его. Так что он осторожно вынул пленку, нашел фотолабораторию, которая, как он думал, расположена достаточно далеко от реки. Он намеревался вернуться за фотографиями, но потом они узнали мое настоящее имя. Мое лицо, на этот раз настоящее лицо, то, от которого он отвернулся, когда убивал меня, снова было повсюду. Тогда Том осознал, насколько был глуп и захвачен моментом. Он так и не вернулся, чтобы забрать эти фотографии.

Но он не мог перестать возвращаться к реке. Сначала он старался избегать места преступления в необычное время – в пять утра или в полночь, – когда чувствовал самое сильное притяжение. Он спускался туда только когда мог слиться с толпой и остаться незаметным. Когда Руби наконец появилась, он был там, он ждал. В момент, когда он увидел ее, перегнувшуюся через перила, с закрытыми глазами и подрагивающими мышцами, Том убедился, – она знает, что там произошло. Он предположил, и странная гордость разлилась в его груди, что эта женщина не осталась равнодушной к драме мертвой девушки. Он видел таких же на службе, в ту ночь свечей и гнева. Так много пугливых женщин, наивно полагающих, что их страх – это гнев, способный в конце концов что-то изменить. В ту ночь, стоя рядом со своей женой, он склонил голову. Она сжала его руку, увидев, как по щеке мужа скатилась слеза. Его жена думала, что он плачет из-за девушки, но он плакал от красоты всего происходящего, от великолепия этой грандиозной трагедии, которую сам же и организовал. Как это могло не тронуть, после того как он так долго чувствовал себя невидимым?

Когда Том подошел к Руби и пригласил ее выпить чашечку кофе, ему и в голову не пришло, что именно она обнаружила тело. Эта невероятная новость, когда она, наконец, рассказала ему, была подобна электричеству. Жар тела напоминал о том первом моменте, когда он ударил меня. То, что эта австралийка сама приплыла прямо ему в руки, было похоже на судьбу. Наконец-то у него появилась возможность поговорить с кем-то, кто знает, с кем-то, кто был там. После стольких недель произошедшее начинало казаться ему сном. Разговор об этом снова сделал бы его деяние благословенно реальным, но Руби продолжала отказываться, отмахиваясь от его вопросов. Тому потребовалась вся сила воли, чтобы не взорваться. Сидя за столом напротив него во второй раз, Руби пила вино, за которое он заплатил, ела еду, которую он заказал специально для нее, и все еще была такой благочестивой, вежливой, что у него возникло внутреннее желание ударить ее, посмотреть, как она упадет. Чтобы упасть на нее самому.