Презренный кат (СИ)

— Христос воскрес, добрый человек! — услышал вдруг за спиной Еремей, когда он попытался пристроиться к одному из столов. — Со Светлым Воскресеньем тебя милый человек! Дай я тебя поцелую.

Кат резко обернулся голос и увидел счастливо улыбающегося неказистого мужичка. Мужичок, не говоря больше ни слова, трижды облобызал Чернышева в губы, и подтащил к своему столу.

— Я вижу, ты тоже здесь один, мил человек, — сразу же у стола торопливо заговорил мужичок. — Я тоже один, давай вместе праздновать. Ты, поди, недавно на стройку пришел? Не видел я тебя чего-то раньше.

— Недавно, — мотнул головой кат.

— А где строите? — поинтересовался новый знакомец, передавая Еремею свою крепко ополовиненную кружку с вином, и не дождавшись ответа, представился. — Иван я, Киселев. За Тверью деревня моя. Глушь, одним словом. Такая глушь, что мне туда и идти больше не хочется. Чего там делать? С медведем, что ли целоваться? Не умеют там люди жить. То ли дело в городе жизнь. Её с деревенской жизнью, ни под каким видом не сравнишь. Сколько хочешь старайся — всё равно не сравнишь. А ты кто?

— Еремей я, — буркнул Чернышев, принимая кружку.

— Молодец Еремей, что пришел сюда, — радостно затараторил Киселев. — Со мною ведь тоже наших нет. В деревню они уехали. До зимы уехали, а я остался за инструментом приглядывать. Мне-то ехать некуда. Не осталось у меня в деревне никого, да и в земле копаться не хочу. Все равно все в неё ляжем, так и чего при жизни на неё смотреть? Я лучше в небо синее посмотрю. Вот где ширь да красота. Залпом бы кружку сейчас за красу эту небесную осушил, вот только кабатчик мне в долг больше давать не хочет. Зажрался сволочь. Думает, раз у вина стоит, то всё ему уже и можно. У, кабан толстобрюхий! Ну, погоди у меня! Будет и на моей улице праздник.

Еремей вдруг смутился от торопливой речи мужика, полез в карман и, выудив оттуда монету, сунул её в руку своего нового знакомца.

— Вот это дело! Есть всё-таки Бог на свете! — искренне возрадовался мужичишка и убежал к дородному кабатчику. — Настоящий ты друг Ерема, такой настоящий, что настоящей и не бывает. Эх, гульнем сейчас, едриттвую малина. В честь Светлого Воскресенья гульнем! Молодец Ерема, по-нашему сделал. Настоящий ты человек!

Не успел Чернышев порадоваться добрым словам своего нового знакомца да окинуть взором галдящих о чем-то своем соседей, а Иван уж тут как тут. Оттиснул он острым плечом хмельного матроса и с громким стуком выставил перед Еремеем бутыль вина, кружку, две огромные луковицы, пол краюхи ржаного хлеба и плошку с пятью крашеными яйцами.

— Вот это праздник, — разливая вино с радостной дрожью в руке, счастливо улыбнулся Иван, — вот мы сейчас с тобой Еремей разговеемся по-настоящему. Христос ведь сегодня воскрес! Право слово, воскрес. Давай Ерёма выпьем за мучения его и за счастье наше. Иисус воскреси родной!

Они выпили по кружке, понюхали хлеб, не торопясь, облупили по яйцу, и Киселев налил еще по одной.

— Конечно, не то теперь винцо стало, — резво влив содержимое кружки в широко раскрытый рот, крякнул он чуть поморщась. — Вот то ли дело в старинные времена бывало. Вот тогда вино, так вино было. Теперь нам немцы всё подпортили. Эх, понаехали эти подлецы терзать Русь-матушку. На нашу с тобой беду Ерема понаехали. Уж русскому человеку и прохода нигде нет. Везде сидят. Куда не глянь, везде немец восседает. Усядутся, как слепни на кобылу и сосут нашу кровушку. Куда ни придешь, везде немец на тебя зыркает, а то и два. Давай-ка мы Ерема, еще за веру нашу православную выпьем, одна она у нас осталась, всё остальное немцы зажилили. Всё ведь они подлые руками и ногами хватают. Всё!

Друзья выпили ещё по одной кружке и Киселев, откусив пол яйца, продолжил свои нападки на иноземцев.

— Ты думаешь, они вот так же как мы с тобой сейчас сидят? — махал он перед носом ката недоеденным яйцом. — Нет, не так. У них, знаешь за столом разносолы какие? Не знаешь ты Ерема их разносолов. Они знаешь, сволочи, чего делают? Они вот как мы вино кружками не пьют. Они потихоньку по глоточку его смакуют. А думаешь почему? Да чтоб нам с тобой побольше насолить. Смотрите, дескать, сколько у нас всего. Вот ведь поганцы. Ох, ненавижу я их, как…

Киселев не успел договорить свою злую мысль, из-за громового крика огромного гвардейского солдата за соседним столом.

— А ну всем налить чаши за здоровье Государя императора нашего! — вскочив из-за стола, вещал рыжеволосый великан. — Виват Государю нашему! Виват императору русскому! Петру Алексеевичу виват! Стоя за государя российского пить будем и чтобы до дна все! А ну встать всем, собачьи дети! А ну встать!

— А на что нам твой император-то?! — резво развернувшись в сторону гвардейца, завизжал Еремеев собутыльник. — Давайте братцы лучше за царя православного чару поднимем! За русского царя! За здоровье его! Ура!