Презренный кат (СИ)

И наступила сразу же после этого призыва в кабаке леденящая душу тишина. Мигом всё стихло. Слышно было только, как икал под столом впервые напившийся до беспамятства подмастерье известного на близлежащую округу бондаря да жужжание мухи, недавно проснувшийся от зимней спячки. Киселев, весело улыбаясь, хотел повторить свой призыв, но тут же осекся, понимая, что веселости в его положении уже вряд ли осталось. Не так он сказать что-то изволил. Вовсе не так. Гвардейский солдат, молча отшвырнул словно котенка, попавшегося под ногу хмельного юнца, отвесил знатного подзатыльника тому самому известному бондарю, и сделал широкий шаг в сторону смутьяна.

— Прибьет сейчас гвардеец Ивана, — подумал кат, решая про себя, надо ли ему тоже ввязываться в намечавшуюся потасовку. — Как пить дать прибьет, вон он здоровенный какой.

Еремей Матвеевич уже почти решил, что лучше с солдатом не ссорится, и стал тотчас же бочком, отдалятся от недавнего друга, но тут за спиной его вдруг прозвучал спокойный и строгий голос.

— Стоять, скотина! Слово и дело!

Еремей резко обернулся, и мороз пробежал промеж лопаток. Прямо за спиной ката стоял солдат Карасев с другим солдатом, прозвища которого Чернышев почему-то не запомнил, хотя несколько раз вел с ним беседу на лавочке возле застенка.

— Вот так попался, как кур в ощип, — мелькнула в голове Ермея чья-то присказка. — Теперь уж точно прощай Анюта и здравствуй дыбушка родная. Ох, и заломят сегодня мои рученьки в плечах. Ох, заломят. Ой, и больно, наверное, на дыбе висеть?

Зареветь диким зверем захотелось Чернышеву, да так крепко захотелось, что он действительно заревел, а потом вдруг резко развернулся, набычился, ударил головой в грудь слегка опешившего от рева солдата, и, сшибая со своего пути еще какие-то преграды, рванул к кабацкому выходу. Кто-то хотел его остановить, хватая за потрепанный кафтан, но Еремей зло ударил по цепляющейся ладони, и она тут же куда-то пропала.

Кат выбежал из ворот кабака, сбил с ног плясавшего вприсядку весельчака и нырнул за угол каменного строения с деревянным верхом. Здесь Еремей хотел отдышаться, но стоило ему лишь остановиться, как тут же услышал он топот погони. Топот был так близко, что ни о какой передышке не могло быть и речи. Чернышев помянул недобрым словом черта, солдата Карасева, кого-то ещё, оттолкнулся от шершавой каменной стены и помчал к следующему углу, Топот не отставал. Бежал кат быстро, но скоро стал уставать. Заколол тупой болью бок, упругий комок тошноты вполз в горло, мешая дышать, заплясали в глазах сиреневые круги, и крутануло злой ломотой левую ногу.

— Ну, вот вроде и отбегался, — прохрипел Еремей Матвеевич, подобрал с земли валявшийся березовый кол и прижался спиной к черным бревнам видавшего виды сарая, готовясь достойно встретить своих преследователей. — Да только просто так я вам братцы не дамся. Не обессудьте уж меня.

В одно мгновение мысленно представил он, как крепкий березовый кол грохнет служивого по зеленой шляпе, и усмехнулся про себя радостному предчувствию победного удара.

— Ну, давай солдатик, давай, — шептал кат, всё выше поднимая над головой свое оружие. — Давай. Иди сюда.

Только вот пустить в ход крепкую палку как следует не получилось, зацепился конец кола обо что-то на крыше сарая и сорвался грозный замысел. Но как потом оказалось, хорошо, что сорвался он, замысел этот. Выскочил на Еремея вместо злого солдата, запыхавшийся собутыльник Киселев. Иван, заметив приятеля, тоже прижался к стене, и сквозь сипяще-прерывистое дыхание прошептал, не глядя на Чернышева.

— Вроде ушли. Слава тебе Господи!

Больше никакого топота в близлежащей округе не было, вместо него неслись откуда-то из-за плетня женский визг, похабные частушки да веселая россыпь балалаечной игры. Еремей осторожно выглянул из-за угла и с вздохом внезапного облегчения бросил на землю кол.

— Ой, спасибо тебе Ерема, — держась рукою за часто вздымающуюся грудь, — поклонился кату Киселев. — Я уж думал всё, пропал. А ты здорово того солдата уделал. Он ведь подлец специально в кабаке трезвый сидел. Вот они иноземные проделки, разве русский человек среди всеобщего веселья останется безучастен к ковшу? Нет, не останется, он же не немец или швед какой-нибудь. Нигде они нам покоя не дают. А ты молодец Еремей. Ты теперь мой самый первый друг. Надо коли тебе чего, приходи ко мне всегда, ни в чем тебе отказа не будет. Мы вон там за галерной пристанью часовню строим. Как с пристани выйдешь, увидишь избу с головой бабы простоволосой, вокруг неё обойдешь, четыре избы ещё отсчитаешь, а там уж наши землянки и увидишь. Я туда с весны перебрался, зиму-то мы в избе жили, а теперь вот я там, в земляночке обитаю. Сам себе хозяин теперь. Ночь, заполночь приходи, я всегда тебе рад буду, а сейчас к девкам пойдем.

— К каким девкам? — наконец отдышавшись, прохрипел Чернышев.