Презренный кат (СИ)

— Бес с ним, с Жоховым этим, — махнул рукой Иван, шагая по тропинке обратным путем. — И без него проживем. Нам теперь с алтыном ничего не страшно. Только в кабак у Гостиного двора не пойдем, в татарском таборе сегодня погуляем, у Мишки Соломонова. Там соглядатаев поменьше. А всё-таки ты настоящий человек Ерема, не немец какой-нибудь. Тот бы из кармана самую мелочь вытащил, полушку, к примеру, а ты вон — сразу алтын. Молодец. Сейчас сначала в кабаке посидим, а потом к девкам. Эх, и гульнем мы сегодня с тобой Ерема, так гульнем, что чертям тесно в аду станет. Хороший ты человек Ерема, ну, просто лучше не бывает. Вот среди немцев, таких как ты, точно нет. Немец вот так просто из кармана алтын доставать не станет, а ты молодец. Пошли в кабак.

— Ты подожди Ваня с кабаком-то, подожди, — осадил немного пыл своего друга Еремей, — мне некогда сейчас гулять. Мне дом Апраксина срочно найти надо. Дело у меня там, ты не знаешь случаем, как к нему поскорее пройти?

— Это, к которому, ко дворцу Федора Матвеевича что ли? Это он тебе, что ли так срочно понадобился?

— Не, мне Гаврюха нужен.

— А вон кто, Гаврила Федорович. Сынок единственный Федора Матвеевича. Единственный, но не совсем правильный. Знаю такого. Он же вместе с отцом проживать изволит, а мы им этой зимой баньку рубили. Пол зимы у них в усадьбе плотничали, да и на лето звали они меня камнем у дома мостить. Я ведь знаешь, какой мастеровой? Меня многие на работу приглашают. Я ведь все могу: топором рубить, пилой пилить, камень тесать. Ты мне только скажи чего, и я всё сделаю. Всё сделаю и не хуже немца какого-нибудь. Я ведь, если постараюсь и наличники цветами вырезать смогу. Только вот времени у меня никогда нет. Вот беда-то моя в чем.

— Побежали к ним Ваня, — взмолился кат, хватая не на шутку расхваставшегося Киселева за руку. — Побежали. Надо мне с этим Гаврюхой поговорить. Показывай, где его изба?

— Ишь ты, изба, — подергал себя за мочку уха Еремеев товарищ. — Не изба у Апраксина, друг Ерема. Дворец у него и даже не дворец, а хоромы настоящие.

— Пусть дворец! Пусть хоромы! Побежали только скорее!

— Чего бежать-то? — недовольно передернул плечом Иван. — Вон их хоромы стоят по правую руку. Только нас Ерема с тобой туда вряд ли пустят. Рожей мы, видишь ли, для таких хором не вышли да и отказался я, когда меня звали туда, а теперь вот и не пустят безо времени. Нам туда без веления ходить не положено, раз мы с тобой к ним на работу не нанялись. Вот такие у них порядки в хоромах этих. Это ведь всё немцы поди придумали? Они подлые!

— А как же быть-то? — недоуменно заморгал не раз подпаленными ресницами кат. — Очень мне надо у них побывать.

— Надо, побываешь, — энергично зачесал бороду Киселев. — Дружок мой у них псарем служит. Такой друг он мне, что просто водой нас не разлить. Давай-ка, мы его тоже в кабак захватим, а там глядишь под хорошее угощение, и дело твоё скорее сладится. Пошли Ёкося — Мокося приглашать, раз тебе так надо. Пойдем, только давай сначала постучимся для порядка в ворота.

На громкий стук хрипло залаяли собаки, и вылезла поверх тесовых ворот бабья голова в цветастом платке. Она недовольно повертела носом, потом шмыгнула им, стряхнула, упавшую из-под платка на глаза непослушную прядь и, разобравшись, кто барабанит по воротам, строго погрозила пальцем.

— Чего барабанишь, ирод окаянный? — крикнула она сверху возмутителю своего покоя. — А ну пошел отсюда, иначе собак с цепи спущу.

— Ты это Фуфырка, не очень кричи тут, — махнул рукой на бабий крик Киселев, — а то вон я сейчас ком грязи слеплю да закатаю тебе промеж глаз твоих глупых. За мною в раз станется, реветь ведь будешь. Ты мне лучше Ёкося-Мокося позови. Псаря вашего и друга, стало быть, моего!

— Не здесь никаких Мокосей, — опять заверещала бабенка. — А псарем у нас Карп Деменьтьевич, только я его тебе Кисель ни в жизнь не позову. После того, как ты петуха с нашего двора свел, нам графиня с тобой даже разговаривать не велела. Проваливай по добру — по здорову.

— Какого петуха? — с искренним удивлением лица возмутился Иван. — Не сводил я с вашего двора никаких петухов, а если ты про того, который сам за мною пошел, так я здесь совсем не виноват. Я говорил ему, чтобы он не ходил за мной, а он меня и слушать не хотел, вот и дождался. Не виноват я совсем, раз он сам такой дурень. Так что ты мне Фуфырка про петухов своих брось намекать, а лучше зови скорее Ёкося-Мокося, а то ведь мы и без него можем в кабак запросто пойти. Поняла?

Бабья голова внезапно скрылась, а на месте её после изрядной возни по ту сторону забора явился лохматый мужик с огромным синяком под левым глазом.

— Вам чего ёкось-мокось надобно тут, — заорал мужик неожиданно тонким для своей комплекции голосом. — Чего под воротами шляетесь, екось-мокось вас задери? Чего надо?

— Ты чего Мокось меня не признал, — истошно заорал Киселев, роняя от старания великого шапку с головы. — Иван я, земляк твой.