Презумпция любви

— И совсем не с одинаковыми, — с неожиданной запальчивостью ответил Игорь, но тут же осекся и отвел глаза.

— Наверное, ты прав, — после небольшой паузы примирительно сказал Константин. — Я, собственно, ни один их мультик до конца не досмотрел. Не цепляют они меня как- то.

И вдруг застыл с чашкой в руке.

— Нет! «Проклятый корабль»! Это же был японский фильм! Я смотрел его два раза в городском кинотеатре! Рудьке было тринадцать, а мне, значит, восемь. О, я здорово тогда напугался. В первом же кадре ЧЕРЕП! Зубами лязгает! А потом Призрак- скелет и робот великанский прямо по домам шагает. Раз- два и нет города! Ты его смотрел?

— Не- ет, — протянул Горка. — Это фильм Миядзаки?

— Кто это такой? Миядзаки.

— Аниматор японский.

— Слушай, найди этот фильм. Вместе посмотрим. Понимаешь, для меня тогда мультик — это зайчики всякие, птички, «Ну, погоди!». А тут история такая страшная. Такими меня Родька пугал, на ночь глядя. «Отдай мою черную- черную руку…» и все такое.

Лавров устроился рядом с Игорем и не отрывал глаз от экрана. Горка посматривал на него искоса и улыбался.

— Не страшно? — время от времени спрашивал его Константин.

— Нет, конечно!

— Ну, я скажу, закаленный вы народ, дети двадцать первого века! Я, конечно, тоже сейчас смотрю на все спокойно. Но в твоем возрасте спать от страха не мог. Родька еще в простыню закутается и: «Ха- Ха- Ха! Я Капитан- Призрак!» Но что удивительно, бояться я боялся, но все- таки упросил деда свозить нас в город, чтобы еще раз этот фильм посмотреть.

— Здесь вообще нет нечего страшного. Графика старая, спец эффекты примитивные! И сюжет для малышей! Давайте я вам современные фильмы покажу. Вы увидите, что там у всех глаза разные. И по глазам легко можно узнать, добрый герой или злой. И еще по цвету волос.

Битый час Лавров пытался постигнуть тайное очарование японских мультиков, но в конце- концов сдался.

— Слушай, найди мне «Кота- Леопольда», что ли. Устал я от этого «мозгового штурма».

— Ну, этот мультик я тоже люблю. А может вам про Серую шейку? — сказал Горка, сдерживая улыбку.

— Насмешничаешь над старым больным человеком, — ответил Лавров, отвешивая мальчишке легкий подзатыльник. Горка отклонился, впервые улыбаясь уголками губ.

После обеда позвонил доктор, позвал к телефону Игоря, спрашивал какие- то фамилии и имена, велел под дождь не выходить.

Лавров в недрах книжного шкафа нашел старое лото с цифрами на бочоночках. Предложил сыграть. Оба были настроены на победу, выхватывали друг у друга фишки, кричали победно: «Моя!»

В отсутствии доктора Добжанского оба чувствовали себя детьми, которые остались дома одни без взрослых.

Потом Лавров устроился на диване, положив под больную ногу подушку, а Игорь вдруг загрустил, уселся у него в ногах, опустив голову и зажав сложенные ладошки худыми коленями.

— О чем задумался, отрок? — спросил Константин.

— Дядя Костя, — сказал Горка, — а Вы знаете, что у обычных людей, русских или там французов, рождаются японские дети. С такими узкими глазами.

Лавров насторожился.

— То есть, что ты имеешь в ввиду? Мама русская, а отец японец, и все дети похожи на отца?

— Нет, они оба русские, а дети на японцев похожи. Их даунятами* зовут

Лавров начинал понимать.

— Ты знаком с такими детьми?

— Да, со мной в интернате живет Лёка. Алеша Саторнин. Он меня Гуней зовет. И еще один мальчик, Витя. Они похожи как братья. Лёка меня очень любит, всегда радуется, когда я после продленки возвращаюсь. Он очень сильный и так меня обнимает, что кажется задушит. Наша нянечка Надя просто отдирает его от меня. А вообще он очень добрый.

— У него нет родителей?

— Есть. Только они с его сестрой в другом городе живут. А здесь бабушка Лиза. Она к нему каждое воскресенье приходит и приносит блинчики с вареньем. Лёка умеет читать и рисовать любит. И стихи знает. А Витя только в интернате научился цвета различать, хотя ему уже семь лет. Но он тоже добрый. Нянечка говорит, что у них генетическая особенность и такие дети долго не живут. Это правда? Я бы хотел, чтобы они жили долго. Чтобы всему научиться, а то над ними многие смеются.

Лавров слушал, затаив дыхание и старался не шевелиться, как если бы к нему на ладонь села доверчивая дикая пичуга, и он боялся её спугнуть.

Горка вдруг повернул к нему голову:

— Знаете, дядя Костя, мне однажды ночью мама приснилась, и я во сне обрадовался, подумал, что все неправда — вот же она, живая. А открыл глаза, увидел, где я, и заплакал. Я первый раз тогда заплакал. Уже зимой. Так Лёка услыхал и стал меня блинчиком кормить, в рот заталкивать, как это бабушка его делает.

— А я часто плакал, когда родители оставили меня у деда, — после паузы отозвался Лавров. — Отца на самую южную границу отправили. Там школы не было. А мне нужно было в первый класс идти. Вечером сели за стол, я смотрю: Дед огромный такой, бородатый, и большой мальчик, рыжий. А мамы нет. Убежал в другую комнату, упал на кровать и стал рыдать. Так и уснул.

— А где теперь ваши родители?

— Их нет уже давно. Эпидемия в тех местах была. Сибирская язва. Мама первая заболела. Она была фельдшером. А потом папа.