Нет, скорее бы в лагерь. Цветана Петровна сказала, что на время ремонта останутся только он и Витя, и будут жить в воспитательской, а обедать со всеми в школьной столовой. Городской лагерь, это, конечно, не отдых на море, но лучше, чем на даче у Гнедышевых. Там, что ни скажешь, как ни сделаешь — всё не так. Дядя Макс вообще- то нормальный мужик, если сам по себе. Но остальные… Недаром сосед его спрашивает: «Ну, как там в твоём курятнике? Всё квохчут? Тебе прямую трансляцию из своей фазенды на центральный канал устроить, так ток- щоу Малахова рейтинг в момент собьешь!»
Цветана Петровна, если няня Надя за Витей приглядит, обязательно возьмет его к себе домой на выходные. Утром будить не будет, к обеду испечет яблочный пирог, поставит на стол в кухне и можешь хоть десять раз чай с ним пить. Вот захотел и пьешь!
Горка такие дни почти все время проводил на кухне, вкусно пахнущей ванилином и корицей, как когда- то в бабушкином доме под Гродно.
У всех восьми ребят с недостатками зрения, которые обитали в частном интернате, было особенно острое обоняние. Говорили, что это бывает только у тех, кто плохо видит. Горка был исключением. Потому, когда он морщился от запаха плохо промытых ложек, повариха тетя Граня раздраженно говорила:
— Ты- то чего нос воротишь? Небось, у тебя глаз- алмаз!
Когда Игорь проснулся, то услыхал негромкие голоса за стеной в гостиной и понял, что приехал Рыжий. Горка быстро оделся и на цыпочках побежал умываться. А когда уже собирался выйти из ванной, то понял, что Лавров и доктор идут в кухню, и застыл на месте. Таился за дверью и думал про Рыжего: «Лучше с ним не встречаться! Смотрит на меня как на заразного! Может он ненадолго! Уедет в свою больницу, и не надо будет с ним разговаривать».
Голоса приближались.
— Какие еще дефекты! Выдумали тоже! Что за чушь! — раздраженно говорил Константин.
— Коська, я сам читал: «… эмоциональная сухость, заторможенность; аутизм в легкой форме». Так что напрасно ты на майора напустился. Коррекционный интернат — это, возможно, то, что ему было объективно необходимо. Скажи спасибо, что он «семейного типа».
«Обо мне!» — с замиранием сердца понял Горка.
Голоса стали глуше.
— Теткам показалось, он мало плакал?!! Кошмары ночные ему не каждый день снились. Да? — донеслось уже из кухни.
— Ну, документы подписаны не тетками, а психологом
— Не будь гадом, профессор! Когда ты чемодан закрывал, а дед телеграмму получил — и всё! Накрылось твое возвращение домой! Ты был без дефектов?
Что дед говорил? «Не трогайте мальчика. Потерпите. Это сейчас не Рудик, а мальчик Кай».
— Ты преувеличиваешь.
— Я- а- а?! — как- то странно закричал Лавров, и одновременно раздался грохот.
— Давай руку под холодную воду! — громко скомандовал доктор. — Ну надо же! Ты что, никогда не смотришь, есть ли в чайнике вода?!
И вдруг мягким таким голосом (Горка ушам своим не поверил, неужели это Рыжий говорит?):
— Потерпи, потерпи! Сейчас аптечку найду! Там спрей!
Под шум воды и скрип выдвигаемых ящиков Горка молнией понесся по коридору в комнату. Отдышался, уселся по- турецки на кровати и застыл, напряженно прислушиваясь. Лавров и доктор долго еще оставались в кухне, но о чем они говорили разобрать было трудно.
«Психолога
Когда майор оформлял какие- то документы и разговаривал с этим врачом, тот, не стесняясь Горки, сказал Гнедышеву:
— Мальчик на редкость закрытый, вряд ли он к вам привяжется, так что не сомневайтесь и отправляйте его в интернат. Такими волчатами обычно беспризорники бывают, но там это во многом объясняется внешними факторами. А в данном случае имеете дело с врожденным характером. Представьте, что даже мне с моим многолетним опытом так и не удалось расположить его к себе.
К Цветане Петровне Горка попал случайно. Она до сих пор не могла успокоиться и часто повторяла, вспоминая их встречу: «И как после такого не поверить в то, что матери даже ОТТУДА помогают своим детям!»
Горке в первый год своего сиротства нередко приходилось бывать с майором в разных скучных учреждениях и подолгу сидеть в ожидании приема. Гнедышев не забывал позаботиться о еде для них обоих, но никогда не брал с собой книг: ни для себя, ни для Игоря. Приходилось часами ерзать на низких скамейках или старых разномастных стульях в душных темных коридорах.