Презумпция любви

— Ладно, — вздохнул Вась- Васич. — Займёмся ухой, а карпик наш сладкий сам в холодильнике заснет, и мы его замороженным почистим. Ты, Кот, вот что — найди в своём хозяйстве кастрюлю литра на три. И еще мне марля нужна или бинт широкий. Что, кстати у тебя с верхней конечностью?

— Пустяки, — повторил Лавров, — бандитская пуля.

— Хорошо, с тобой потом разберёмся, но бинтом давай меня обеспечивай. А ты, поварёнок, иди сюда. Что за листья из пакета выглядывают, догадываешься?

— Крапива.

— А для чего?

— Не знаю.

— Значит с удочкой не сидел. В крапиве рыба долго свежей остается. Она мух отгоняет. Сейчас я всю флору и фауну в раковину вытрясу, и мы разберемся, что к чему.

Васич ловко перевернул пакет, и вместе с крапивой из него высыпалось, как показалось Горке, несколько серо- песочных теннисных мячиков в шипах и что- то узкое и серебристое.

— Ерши Конаковские, — сказал Васич, — и судачок. Самая что ни на есть сладкая парочка для ухи.

— Вот, — сказал Лавров, протягивая другу остатки бинта и с любопытством рассматривая рыбную живность в раковине, — этого хватит?

— Сойдёт. А ты давай вали отсюда. Мы с поварёнком сами себе полководцы, полковники нам не нужны. Ты же знаешь, когда я готовлю, на кухню никто не допускается.

— Хорошо, полководец, я тогда за хлебом схожу.

— Может пацан?

— Он не знает куда. Здесь близко, если дворами. Может еще что- нибудь купить?

— У меня в рюкзаке, как у Джимми Валентайна* в чемоданчике, всё с собой: и картошка, и чеснок и лаврушка с перчиком. Хромай давай отсюда!

Лавров засмеялся:

— «Узнаю брата Васю!*»

Горка остался в кухне наедине с Васичем и с интересом наблюдал за тем, как выпотрошенные, но неочищенные от чешуи скользкие ерши в искусно сделанном из бинта марлевом мешочке были опущены в кастрюлю с кипящей водой и россыпью ярко оранжевых морковных дисков. Через четверть часа Васич ершей вынул и ловко смахнул в кипящий отвар куски разделанного судака и картошку.

— Вот и всё, поварёнок. Дамы брезгуют класть в уху нечищеную рыбу. И напрасно. От клейкой чешуи ершей уха будет наваристей, а в холодильнике превратится в плотный студень. Теперь дадим судаку повариться минут двадцать, кинем пол лимона минут на пять и займемся карпиком. Давай чисти чеснок и разрезай каждую дольку вдоль на несколько частей.

Кастрюлю с готовой ухой Васич укутал полотенцем и с согласия Горки поместил под подушку на его кровати: «Пусть доходит».

Возвратившись в кухню, Васич достал из морозилки благополучно уснувшего карпа, разделал его и нашпиговал чесноком. Горка, как завороженный, смотрел на ловкие мужские руки в веснушках с коротким крепкими пальцами и едва заметной чернотой под ногтями. Они совсем не были похожи на смуглые отцовские. И вообще между веселым гостем и отцом не было никакого сходства ни в чем. Но именно с Васичем Горке остро захотелось уехать и жить там, где ловятся странные колючие рыбки ерши и где для всех он был бы просто мальчиком Игорем, а не сыном- сиротой полковника Гордиевского.

— Игорь, ты что — спишь стоя? — окликнул его Васич. — Смотри, я уже карпа в духовку определяю.

Сказал и устало опустился на стул.

— Слушай, Константин что- то задерживается. Как у него с ногой? Может не надо было его отпускать?

Горка пожал плечами.

— Ну, позволяют ему врачи по улицам самостоятельно расхаживать?

— Наверное. Мы с ним в магазин ходили и в скверик на троллейбусе ездили.

— Добро. А то я волноваться стал. Рудольф меня, честно признаюсь, застращал. Я в детстве Коськиного брата терпеть не мог. Рыжим шпионом обзывал, потому что он Константину шагу не давал ступить без себя. Но по справедливости, если мы влипали в какую- нибудь историю, Рудик нас всегда выручал.

Лавров пришел, когда стол был уже накрыт.

— Слушай, а что всё же с твоей рукой? — полюбопытствовал Васич, разливая уху по тарелкам.

— Да обжегся я здесь на кухне.

— Ну, ты даешь, огнепоклонник. Я думал тот костёр, который мы с тобой на нашем огороде устроили, — последний. Или ты на старости лет в детство впал?

— Это для тебя тот костер стал последним. Мой — в пепельнице у деда догорел, — засмеялся Константин. — Тогда во всех военных фильмах разведчики шифровки (Алекс- Юстасу) в пепельницах сжигали. Ну и в пепле от дедушкиного свидетельства о рождении только и осталось, что уголок с гербовой печатью. Я же думал, что нашел самую, что ни на есть старую ненужную бумажку. Дед, когда увидел, ничего не сказал, только за сердце схватился и вышел из комнаты. Зато Рудька так меня огрел моей же папкой с тетрадями, что я со стула свалился.

— А меня батька дрыном каким- то лупил. У них с кумом под той сорной кучей, которую мы с тобой подпалили, заначка хранилась. Мы еще с тобой удивлялись, с чего это трава так здорово горит.

— Да, — после паузы продолжил Васич, — дед Муха недавно преставился.

— Это сосед ваш, замшелый такой дед? Так ему уже лет сто, наверное, было?

Вообще, вредный был старик. Проходу от него не было, вечно ко всем придирался. Хотя, конечно, без него чего- то в нашей Сосновке убудет. Своеобразия какого- то, что ли.