Презумпция любви

— То же мне ценитель! — насмешливо сказал Константин. — Кармен меццо- сопрано исполняет. Совсем другой голос!

– Ну, положим, у твоей иностранной дамы проблема была не с голосом, а с нарушением паспортного режима. Так что нечего тебе из- за моей вокальной дремучести в бутылку лезть.

— Когда это было! И, кстати, Рудька напрасно переживал. Все обошлось.

— Зато у тебя разума не прибавилось. Ну, узнал, что с парнем случилось, вернулся бы из своего санатория и как- то бы все нормально устроил. По закону.

Какого лешего ты его от майора забрал да ещё и наобещал всего!

— Да ясно мне уже! — Лавров поджал губы и с досадой дернул головой. — Но понимаешь, Васька, когда я мальчишку увидел худющего, обритого, с болячками на губах, ну просто детский вариант солдата- первогодка, забитого «дедами», — у меня сердце зашлось. Посмотрел я на него глазами полковника Гордиевского, и одно у меня было желание — схватить его в охапку и увезти. Защитить как- то от судьбы этой сиротской.

Я Николая Ивановича знал недолго. Но после Деда — это второй человек, на которого я равнение держу. Он многих, кто младше его, «сынками» называл, так, поверишь, я ревновал. Своего- то отца я почти не помнил. Вообще, большого достоинства был человек, полковник Гордиевский. Рядом с ним я и понял то, о чем только в правильных книгах читал. Что есть на свете абсолютно честные и порядочные люди. И подневольный военный человек может не поступаться совестью, даже когда маршалА на него с пистолетом прут. Даже непонятно, как при этом он в армию попал и до полковника дослужился. Перед начальством шапку не ломал, а мальчишек- призывников опекал как нянька. Комбат- батяня — это в точку, это про него.

В это время в прихожей простужено прохрипел дверной звонок. Раз. Другой. Услышал его только Горка. Он вышел в коридор, подошел к двери, взялся было за ручку и хотел спросить «кто там?», но передумал. Подождал. Услышал, как позвонили в соседскую квартиру. На всякий случай решил позвать Лаврова.

Горка оказался у кабинета как раз в тот момент, когда Васич решительно произнёс:

— Ладно, хочешь, я с парнишкой поговорю, объясню, почему не ложится ему дорога к морю?

— Ты с ума сошел! Ему не ложится! Ты думаешь, я туда поеду, пока хоть как- то с ним не разберусь?!

— Я думаю, ты не хочешь, чтобы тебя комиссовали, — сказал Васич после небольшой паузы с неожиданной сталью в голосе.

— Представь, не делаю из этого трагедии!

— Зато сейчас ты ломаешь комедию абсурда?! Хромой благодетель! Кому будет легче от твоей глупости? Мальчику, Рудольфу, тебе? Рудольф говорит, что сейчас мальчик нормально устроен, а вернешься, сможешь с ним общаться… Если, конечно, раньше не поубиваешь его опекунов. Какого лешего ты устроил скандал у майора? Представь, он обозлится и сообщит, куда надо, что два одиноких мужика похитили у него мальчика- сироту. Где после этого окажешься ты и мальчик?

— Это что? Вердикт общественного мнения? Если одинокий или вдовец, как Рудька, — значит извращенец?

— Не юродствуй! Давай я поставлю все точки над “и», и Рудольф отвезет парнишку туда, откуда ты его умыкнул.

Горка, застывший перед дверью, в которую тихо постучал, прислонился спиной к стене, сполз вниз и остался сидеть на полу, обняв коленки.

— Черт с ним, с санаторием и с вами, благодетелями. Никуда мы с Игорем не поедем. И я с сегодняшнего дня сам начну решать, как мне оформить на себя патронат, опекунство или что там еще!

— Вот именно! Что еще?! Ты же ни черта не смыслишь в этих делах! А парня ты спросил, хочет ли он тебя в папаши? Он, между прочим, только на поездку к морю согласился. Может он от обиды вообще не захочет иметь с тобой никаких дел или, ещё похлеще, — такого на тебя наговорит, что в суде будешь оправдываться.

— Уже и он у тебя извращенец?!

— Коська, ты не знаешь современных детишек! Они эту неразбериху с ювенильной юстицией ещё как умеют использовать в своих целях! Подруга моей младшей… ну, не подруга…одноклассница… разозлилась на отца за то, что он её на какую- то тусовку не пустил да еще наподдал за грубость, и написала на него донос о насилии в семье! Ты бы видел, как все закрутились: и школа, и социальные работники. Это к маргиналам они ни за порог, там же, сам понимаешь, грязь, запахи. А здесь семья известного человека, главного инженера, можно поиздеваться над людьми в культурных условиях, сунуть нос куда не надо. Доказать это самое насилие над ребенком они не смогли, но инженера затравили. Бросил он и семью, и работу, уехал к родственникам. Это хорошо еще, что девица о «развратных действиях» не сочинила. А то было бы, как с тем профессором из школы при консерватории. Целый год сюжет с центральных каналов не сходил. Даже после оправдания доказывал, бедняга, что он не верблюд

— Кончай, Василий. Если у тебя нет других забот в нашей гордой столице, которая слезам не верит, — возвращайся с миром в своё Конаково. А с мальчиком тебе лучше не общаться. У Рудьки переночуешь. Недоеденных карпиков с собой возьмешь, угостишь братца.

— Скотина ты, Кот!

— От скотины слышу!

— Ты что же, у чиновников правду надеешься найти?