Презумпция лжи

Александр Яковлевич Гальперн и его супруга Саломея Николаевна были одни из самых интересных людей, каких я когда-либо знал. Постепенно у нас установились тесные дружеские отношения, хотя я никогда не разделял их взглядов — ни его, ни её, ни в политике, ни в литературе — то бишь не разделял их суждений о книгах, лицах и ситуациях, а уж особенно о политических режимах. Но это нисколько не мешало мне регулярно бывать у них и всякий раз, неизменно наслаждаться их обществом — сначала их обоих, а после смерти Александра одной овдовевшей Саломеи Николаевны.

Так что всё возможно между достойными людьми, не обременёнными никакими иными правилами, кроме правил чести.

«Я вас ненавижу. Ненавижу!»

ВОТ Берберова рассказала, как Горький на рубеже 1930-х гг. активно сотрудничал на европейском общественном антивоенном поприще с Роменом Ролланом, Гербертом Уэллсом, Анри Барбюссом, Альбертом Эйнштейном и прочими тогдашними левыми интеллектуалами с легендарными мировыми именами, и как Мура вела всю его связанную с этим деловую переписку и рабочие контакты. Но ведь это Берберова в данном контексте просто перечислила традиционных «свадебных генералов» всемирного движения борцов за мир. О тех же, с кем Мура не один год взаимодействовала уже на своём практическом, исполнительском уровне, она, наоборот, не сказала ни слова; не захотела даже ни одного из них хотя бы просто назвать по имени.

А ведь это, например, редактор и составитель подготовленного ими всеми сообща в 1929 г. сборника Volksbuch 1930[144], один из ближайших соратников Вилли Мюнценберга Отто Кац[145] — личность сегодня, конечно, подзабытая, но в своё-то время весьма знаменитая. Он, среди прочего, как и представлявшая Горького Мура, участвовал в 1932 г. в подготовке съезда борцов за мир в Амстердаме. Он же являлся ведущим редактором самого знаменитого проекта В. Мюнценберга — вышедшей в сентябре 1933 г. «Коричневой книги о поджоге Рейхстага и гитлеровском терроре» (её сразу перевели на пару десятков языков и издали по всему миру чуть ли не полумиллионным тиражом). Тогда же, одновременно с выходом книги Отто Кац и его покровители в Лондоне организовали независимое международное расследование обстоятельств поджога (точный прообраз того показательного псевдопроцесса, что организовали через четыре года в США и Койоакане для рассмотрения «московских» обвинений против Троцкого). Активное участие в проведении этого расследования принимали в Лондоне самые разные политические и общественные деятели, в том числе Герберт Уэллс; причём как раз тогда, когда Мура окончательно перебралась от Горького к Уэллсу и стала теперь уже его незаменимой помощницей, ответственной за всю его «деловую текучку».

Или вот Берберова оказала Александру Корде редкую в её повествовании честь и написала его подробный — по её мёркам — развёрнутый портрет. Но всё равно ни словом не обмолвилась о том, что у себя дома в Венгрии, во время революции в 1919 г. Корда входил в состав революционного советского правительства и под началом народного комиссара культуры Дьёрдя Лукача (Georg или Gyorgy Lukacs) руководил национализацией венгерской киноиндустрии. Причём Дьёрдь Лукач, тогдашний руководитель и наставник Александра Корды — это один из учредителей коминтерновского Института социальных исследований, знаменитого своими выдающимися и до сих пор актуальными наработками в области психологии пропаганды.[146]

В 1920 г., после прихода к власти диктатора Миклоша Хорти Александр Корда, естественно, попал в тюрьму. Позднее (в 1952 г.) он сам рассказал в одном из интервью, что его освободили и отпустили за границу после того, как в дело активно вмешался некий «британский агент». После чего коминтерновец Александр Корда и очутился в конце концов в Лондоне, на службе в частной разведке британского истэблишмента.

Естественно, сразу вспоминается как две капли воды похожее освобождение из парижской тюрьмы и чуть ли не триумфальное прибытие в Лондон Максима Литвинова в 1908 г.