Презумпция лжи

Упомянуто столько людей, сделано столько длинных отступлений по поводу других персонажей, что представить себе как следует, какой же Мура была в жизни, уже невозможно.

Но зато складывается чёткое представление о том, какой Мура наверняка не была. Она не была образцовой матерью… не особо ценила дружбу, и ни о ком, кроме самой себя, по-настоящему не заботилась.

Для такой серьёзной нелюбви должно было существовать какое-то очень веское основание; расцвести просто так на пустом месте она никак не могла. А в самом тексте, в книге у Берберовой, тем не менее, нет никакой достаточно серьёзной реальной причины, которая оправдывала бы такую её желчь, местами даже похожую на откровенную месть за что-то. И в результате опять получается анонимность, опять отсутствие реального события, опять подозрение, что автор что-то в своей книге недоговаривает специально.

Начну с повода для мести. О чём могла идти речь, мне подсказали два эпизода из двух разных книг Берберовой.

В своём эссе, предваряющем первое российское издание «Железной женщины», Андрей Вознесенский рассказал, как он сопровождал Нину Берберову на встречу со студентами МАИ, и какая там случилась ситуация:

Не обошлось и без ложки дегтя. Группка дегтярных людей, видно, наслышанных о «Людях и ложах», стала выпытывать у Нины Николаевны признание в том, что Троцкий был… масон. Они знали это точно. «Он же перстень масонский носил», — кричали ей.

Ноздри Н. Н. брезгливо дрогнули. Возмущенно выпучив очи, она ответила: «Какой же он масон? Он же был…»

И понизив голос, как сообщают о самом чудовищном, выпалила: «…большевик!»

Этим вопиющим неопровержимым фактом припечатав и Троцкого и дегтярных неофитов.

В предисловии к другой книге — «Люди и ложи» — Берберова уже сама хорошо дала почувствовать всю страсть своих «припечатываний»:

…я хочу назвать дополнительную причину написания и издания этой книги: она касается зловещих и, по существу, лживых данных о масонстве, которые до сих пор распространяются об этом тайном обществе, и измышлений, которые могли возникнуть только в мозгу слабоумного кретина.[151]

В Биографическом словаре (перечне российских масонов революционной эпохи), который Берберова включила в «Люди и ложи», фигурируют трое Берберовых — Минас Иванович, его брат Рубен Иванович и сын последнего Леон Рубенович — то есть два родных дяди и двоюродный брат Нины Берберовой, а также и А.Ф. Керенский, которому она, судя по всему, была глубоко предана.

Так что страсть, с которой она «припечатывала», простить, конечно, трудно, но понять можно. И её откровенно неприязненное отношение к Муре было, по-моему, столь страстным именно по той причине, по которой она в Большом зале МАИ «возмущённо выпучивала очи».

Другое дело, что просто заявить о Муре, «как сообщают о самом чудовищном» — Она же большевичка! — было невозможно: Мура от Троцкого и его соратников всё-таки разительно отличалась. Чтобы такое обвинение рационально обосновать, Берберовой пришлось бы подробно объяснять — а значит и раскрыть — внутренние механизмы зарождения и функционирования Коминтерна, который единственный Муру с большевиками реально и доказуемо объединял. Но как раз такое правдивое разъяснение «неписаные правила», судя по всему, категорически запрещают.

И потому-то, думаю, только такой переполненный нереализованной местью человек, как Берберова, и согласился бы написать столь очевидно, голословно порочащий, мифотворческий «роман» и именно в единственно возможном в этом случае жанре roman à clef. Который лишь посвящённым, читающим между строк, покажется и впрямь биографическим. А у всех остальных — у «народа» — из-за него останется в умах один недобрый миф.