Презумпция виновности

— У нас есть возможность ездить в трамвае, — услышала Инга, — но у нас нет такой потребности. У нас есть потребность ездить в автомобиле, но у нас нет такой возможности. У нас есть возможность любить своих жен, но нет такой потребности. У нас есть потребность любить чужих жен, но нет такой возможности. Так выпьем за то, чтобы наши потребности стали нашими возможностями.

Все захлопали и подняли бокалы. Инга сразу заметила мужа, весело и возбужденно беседовавшего с сидящей рядом с ним хорошенькой кокетливой аспиранткой, которую она уже где-то видела раньше.

— Привет, — сказала Инга громко, с интонацией, выражающей ее абсолютную уверенность в том, что сидящие за столом только и делали, что ждали ее здесь. Заметив жену, Саша, неуклюже скрывая растерянность, встал и сказал:

— Проходи, Инга. Садись.

Он предпринял попытку выйти из-за стола, но осуществить ее было трудно: стулья тесно были прижаты друг к другу.

— Ничего, Сашенька, не беспокойся, — сказала Инга, в мгновенье приняв решение делать вид, что ее ничего не смущает.

Все потеснились, и она села у края стола близко от двери. Каждой клеточкой кожи ощущая молчаливый упрек сидящих, особенно женщин, за неуместное вторжение, Инга разыгрывала веселость назло всему.

— Как у вас тут все красиво приготовлено, — сказала она с наигранным восторгом.

Стол действительно был отменный. Покрытый белыми листами ватмана и сервированный различными сосудами, которые обычно используют в химических опытах, а также взятыми в институтской столовой тарелками, стаканами и вилками, он являл высшие достижения кулинарного творчества сидящих здесь представительниц прекрасного пола. Побывав за это время уже на многих домашних вечеринках, Инга никогда не видела ничего подобного. Да и сами женщины за этим столом выглядели совсем по-другому. От них исходила какая-то нескрываемая чувственная энергия. Здесь они не были ни мамами, ни женами, связанными супругами и детьми, а принадлежали только самим себе и излучали ауру, наполненную флюидами только им понятной взаимосвязи, особые критерии которой превращают их в нечто целое, самодостаточное.

Инга каждым своим нервом ощущала "колючую проволоку", не дозволяющую ей проникнуть в эту среду, которая отвергала ее не только как некстати явившуюся жену одного из привлекательных мужчин лаборатории, но и как человека из другого, второсортного мира, потому что высший сорт — это только принадлежность к касте сотрудников Академии наук.

Первые мгновенья участники застолья пытались играть в дружелюбие и говорили что-то приветственное в адрес Инги. Но их хватило ненадолго, и они почти не скрывали, что она испортила им настроение. Самым невыносимым было поведение девицы, сидевшей рядом с Сашей. Она цинично, пренебрегая присутствием жены, продолжала кокетничать с ним, строить глазки и непрерывно, как бы невзначай, касалась его плеча. Инга видела, что муж чувствует себя неловко, но, вероятно, ничего не может сделать. Ей хотелось демонстративно встать и хлопнуть дверью. Но она собрала всю свою волю, чтобы разыгрывать веселость и соучаствовать в этом ненавистном ей празднике. Главное, чего она хотела сейчас, — это тщательно спрятать ощущение своей униженности и сохранить чувство собственного достоинства. Поэтому, посидев еще немного и сделав какой-то очень приятный комплимент девице, кокетничавшей с Сашей, она сказала с улыбкой:

— Сашенька, я должна забрать Анютку, потому побегу.

— Наверное, день рождения еще не кончился, ты могла бы еще побыть здесь, — с почти нескрываемой неискренностью ответил Саша.

— Да нет, уже прошло два часа, неудобно держать ребенка у чужих людей так поздно, так что я пойду, а ты можешь не торопиться.

Помахав кокетливо рукой всем сидящим за столом, она вышла из комнаты.

x x x

Состояние оцепенения покинуло ее, когда она увидела счастливую Анюту, играющую со своей подружкой. Всех других гостей-детишек уже не было, и Анюта осталась последней. Дочка подбежала к матери, уткнулась в ее колени, таким образом выражая восторг и радость от встречи с мамой. Подняв Анютку на руки, она крепко прижала ее к себе, нежно целуя разрумяненные щечки. И тут слезы обиды, безысходности сами потекли из глаз. Вилена, которая была старше Инги лет на девять, положив руку ей на плечо, спросила:

— Инга, у тебя неприятности?

— Да нет, ничего страшного, — сказала она, испытывая острую потребность хоть с кем-то поделиться своим душевным состоянием.

— Вовочка, — позвала Вилена старшего сына, юношу лет пятнадцати, — поиграй с детишками, а я посижу на кухне с Ингой Сергеевной.

— Инга, пойдем попьем чайку. Завтра суббота, так что ничего страшного, если девочки пойдут спать чуть позже. Проходи, а я сейчас. − Вилена прошла в спальню, где, как и у многих, стоял письменный стол, за которым работал муж. Убедившись, что все в семье "при деле", она вернулась в кухню со словами:

— Так, сейчас нам никто не будет мешать.

Она поставила на маленький обеденный стол сладости, оставшиеся от детских именин, разлила чай, села напротив Инги и проникновенно сказала:

— Ну, что случилось? Я тебя слушаю.