Презумпция виновности

— А что, это очень плохое слово? — не унималась Инга.

— Ну, понимаешь, просто плохие или неграмотные люди так называют евреев.

— А кто такие евреи, бабушка? А?

— Евреи — это национальность. В нашей семье в основном все евреи, кроме дети Клавы, дяди Алеши и Миши. И ты еврейка.

— А почему ты меня называешь еврейкой, бабушка? Я не хочу быть еврейкой, — сказала Инга, обиженно надув губы.

— Ну, Ингуля, когда вырастешь, ты поймешь, что национальность не выбирают. И вообще, национальность не имеет никакого значения для отношений между людьми. Вот смотри, твои подружки: Лина — русская, у Нонны мама наполовину цыганка, а папа армянин или грузин, не знаю точно. Ну чем вы отличаетесь друг от друга?

— Ничем, — быстро ответила Инга.

— Национальность — это, ну, как тебе сказать, — это история каждого народа. Все люди на Земле делятся на народы, ну, на большие группы. Как у вас в школе: всех детей много, а они разделены по классам. Каждый народ имеет свою историю: где этот народ появился, с кем дружил, с кем воевал, на каком языке он говорит, — это есть история народа.

— Но ведь мы же говорим по-русски? — не унималась Инга.

— Это правильно, мы говорим по-русски, потому что мы живем в России, где говорят по-русски.

— Значит, мы уже стали русскими?

— Знаешь, Ингуля, не ломай себе голову над этим. Когда ты станешь старше, ты все поймешь. А главное — не то, какой ты национальности, а то, какой ты человек. Ну разве Катю из соседнего класса ты не любишь?

— Люблю.

— Ну вот видишь, значит, это неважно, что она в другом классе. Точно так же и с национальностью. Надо любить человека за то, что он хороший, а не за то, какой он национальности. Поняла?

— Да, — ответила Инга, о чем-то задумавшись.

— Вот лучше сбегай за керосином, — бабушка дала внучке алюминиевую банку и монеты. — А на сдачу возьми семечек у бабы Мани.

Инга, повеселев, взяла баночку и повернулась к двери. Потом остановилась.

— Бабушка, но если я еврейка, значит, Петр Иванович и меня хочет задушить?

— Ингуля, выбрось из головы эти глупости. Просто Петр Иванович был пьяный. Сегодня он сказал так про евреев, завтра скажет про русских. А евреи ли, русские ли — все одинаковые люди. Просто у них как бы разные имена: русский, украинец, еврей, француз. Вот представь, что всех девочек бы звали только Ингами или Ноннами.

Инге почему-то от этого стало очень смешно, и она, расхохотавшись, побежала за покупками.

x x x

Первые лучи весеннего солнца, преодолевая все препятствия, все же проникали сквозь полуподвальное окно, не доставляя, однако, никакой радости в этот траурный день. Инга сидела в темной комнате и ела. Ее едой была щепотка сахара, насыпанная горкой на блюдце, и кусочек хлеба, который она макала в сахар, запивая чаем. Мама с бабушкой находились во второй комнате. Мама рыдала. Бабушка сидела на диване и утирала слезы.

— Боже, что с нами будет! Теперь снова будет война. Наша страна и мы все погибнем без Сталина, — шептала мама, заламывая руки.

— Ну, мамочка, — сочувственно сказала Инга, оставив еду и подойдя к маме, — мамочка, а Веркина бабушка говорила, что когда человек умирает, он улетает на небо и там продолжает жить. И значит, Сталин о нас будет думать и не будет никакой войны. − Мама продолжала плакать, не обращая внимания на детский лепет. — А Любка сказала, что она слышала, как ее папа говорил, что Сталин не любил евреев.

Бабушка вся затряслась от этих слов, и впервые в жизни Инга получила удар по губам от добрых ласковых ее рук.

— Инга, — сказала бабушка испуганно, — забудь навсегда то, что ты сказала. В нашей стране все люди равны. Сталин любил всех людей в нашей стране. Запомни! Ты еще маленькая, но ты уже достаточно большая, чтобы это запомнить. Никогда не говори плохо ни про Сталина, ни про кого-нибудь, кто будет вместо него, ни про нашу страну. Наша страна — самая лучшая на свете. Если ты будешь говорить плохо про нашу страну, тебя и нас всех посадят в тюрьму. Ты поняла?!

— Да, — сказала Инга, сильно испугавшись при слове "тюрьма". У ее одноклассницы Беллы год назад папу посадили в тюрьму. Она считалась богатой — у нее была очень дорогая форма, красивые коричневые американские туфли с большой пряжкой, кожаный коричневый портфель и предмет всеобщей зависти — пенал с двенадцатью (!) цветными карандашами. А после того, как папу посадили в тюрьму, девочка всегда ходила грустной, иногда плакала и говорила, что ее папа за решеткой, как звери в зоопарке. И сейчас, когда бабушка сказала про тюрьму, Ингу охватил страх.

— Ты должна знать и всегда говорить, — продолжала бабушка, утерев вновь накатившиеся слезы, — наша страна — самая лучшая. Это ее враги говорят о ней плохо. А сейчас, когда наш вождь умер, мы должны особенно подчеркивать, что мы любим свою страну, чтобы не было войны. Ты хорошо запомнила? Ты поняла?

— Да, бабушка, — сказала Инга, не все поняв, но запомнив слова бабушки на всю жизнь.

x x x