— Прошу вас, садитесь, Инга Сергеевна, — указал Кирилл Всеволодович на кресло возле маленького письменного стола у окна, на котором лежали коробки и коробочки шоколадных конфет, похожих по красоте оформления на бижутерию. Затем он достал из дорожной сумки золотистую коробку, в которой был подарочной набор, состоящий из французского коньяка и двух красивых бокалов. Разложив все это на письменном столе, который накрыл свежим гостиничным льняным полотенцем, Кирилл Всеволодович налил ей и себе немного коньяка и предложил выпить за весну. Сделав несколько глотков крепкого напитка на голодный желудок, она сразу же ощутила действие алкоголя. У нее слегка закружилась голова, и под воздействием восторженных, теплых взглядов Остангова она почувствовала себя снова маленькой девочкой, защищенной и окруженной заботой.
— А у меня сегодня праздник! — сказала она игриво.
— Да? И какой же? — спросил он, в такой же игривой тональности.
— Сегодня меня утвердили.
— И куда, в кого?
— В доктора…
— Я и не знал, что вы защищали докторскую диссертацию. Когда же это случилось?
— Совсем недавно, а по существу — целую вечность тому назад, — ответила она с грустью, мигом вспомнив все, что произошло за время с момента защиты.
— А почему же вечность? Что-то произошло очень существенное, что отделяет тот момент от сегодняшнего дня?
Инга Сергеевна даже съежилась от того, насколько точно он угадал ход ее мыслей.
— В общем-то, вы правы, — сказала она задумчиво.
Остангов сразу понял, что, сам того не желая, вызвал какие-то невеселые ассоциации в ее душе и, чтобы исправить положение, воодушевленно сказал:
— Ну что ж, за Ваши выдающиеся успехи! — Пригубив коньяк, он продолжал: — Вы каждый раз удивляете меня. В вас есть что-то особенное, что и определяет секрет вашей поразительной моложавости. Признаться, до того как вы сказали, что у вас внучка, я думал, что вам где-то в окрестностях тридцати-тридцати пяти лет.
— Спасибо за комплимент, Кирилл Всеволодович но, честно говоря, никаких секретов.
Остангов встал и, подойдя к ней, медленно присел на корточки у ее колен, нежно взял ее руку, глядя в упор на нее и пытаясь уловить взгляд. Затем он встал и, отойдя к столику с яствами, предложил ей конфеты, долил и без того наполненную рюмку.
— Теперь тост за вами.
— Хорошо, я предлагаю… — произнесла она тихо, — я предлагаю выпить, — рука в котрой был бокал задрожала, бокал, неожиданно выскользнул, и при падении расплескал коньяк на рукав светлой блузки.
Академик с ловкостью юноши подобрал с пола не разбившийся благодаря мягкому ковру бокал, поставил его на стол, вплотную приблизился к ней и прижал к себе, словно желая ее оградить от выплескивающихся наружу тревог и страхов. Затем, слегка отстранившись, он, поправляя сбившиеся на ее лоб волосы, почти шепотом сказал:
— Я полагаю, что выходить на улицу уже поздновато и снова прижал к себе. Она чувствовала биение его сердца и, вдруг испугавшись стремительности нарастания событий, сказала подавленным голосом, скрывающим охватившее ее ощущение подлинной влюбленности к нему.
— Да, уже поздно, Кирилл Всеволодович, мне пора.
Он пристально глянул ей в глаза, чтобы понять, что стоит за ее внезапным решением уйти, и, не сказав ни слова в ответ, отошел. Инга Сергеевна не ожидала такой реакции с его стороны и потому в растерянности задержалась, подыскивая какие-то приемлемые для ситуации слова.
— Вы когда улетаете? — нарушил напряженное молчание Остангов.
— Завтра днем, — ответила она растерянно.
Кирилл Всеволодович снял с вешалки ее плащ и, набросив его ей на плечи, поцеловал ей руку и открыл дверь. Придя в свой номер, Инга Сергеевна обессиленно легла в постель и, как только ее голова коснулась подушки, терзания нахлынули на ее: "Почему я ушла, когда хотела остаться? Может, в этом и есть эта самая алогичная женская логика, когда женщина делает противоположное тому, что желает?" — думала она, изнемогая от волнения. Она ощущала на себе тепло его рук, тщательно подавляемую взволнованность его дыхания, глубину и заботливость его взглядов, и ей захотелось немедленно вернуться к нему. "Он здесь, в пяти минутах, я уже была у него, о чем вчера еще мечтала и страдала! Зачем я ушла? Очередной раз обокрала себя". "Я пойду к нему, я знаю, что он сейчас пребывает в таком же состоянии", — рассуждала она молча и встала с постели, чтобы помчаться к нему. Но когда она включила свет, Остангов словно раздвоился в ее сознании на недосягаемого, всегда задающего дистанцию в общении человека, известного академика, и того нежного, доступного ей, и желающего мужчину. И по мере того как она приближалась к решению пойти к нему, тот первый словно встал у двери, внушая сомнения в реальности и правдивости происшедшего.
Она не сомкнула глаз, фантазируя о возможных повторениях свидания с ним, но отчаяние, оттого что она оттолкнула его навсегда, не покидало ее всю ночь.
x x x