Презумпция виновности

Спустя два дня Инга Сергеевна, выйдя из библиотеки Института экономики (который размещался в одном здании с президиумом Сибирского отделения Академии наук), спустилась на первый этаж к гардеробу, чтобы взять свой плащ, и столкнулась там с Останговым.

— Добрый день, — сказал академик, протягивая ей руку и внимательно заглядывая в глаза, словно продолжая спрашивать о том, почему она ушла несколько дней назад из его комнаты в гостинице.

— Здравствуйте, Кирилл Всеволодович, − ответила она возбужденно, не скрывая радости неожиданной встречи.

— Если вы домой, то я могу вас подвезти, — сказал академик. Затем после мгновенного раздумья предложил: — Если вы никуда не торопитесь, я бы пригласил вас заехать ко мне на чашечку кофе, и вы мне расскажете подробнее о вашем проекте.

Не веря ушам своим и переполненная внутренним ликованием, она улыбнулась в знак согласия, и они прошли к его машине. Через несколько минут стройная, подчеркнуто аккуратно одетая пожилая женщина открыла им дверь коттеджа, где с первого же взгляда все поражало чистотой и порядком. Сняв с Инги Сергеевны плащ, Кирилл Всеволодович представил ей пожилую женщину:

— Это Ксения Петровна — губернатор нашего дома. Она очень строгая, но добрая. Правда, добрая ко всему, кроме того, что касается книг. Разве я несправедлив? — завершил он, с улыбкой глядя на Ксению Петровну.

— Очень приятно, — ответила Ксения Петровна, улыбнувшись такой форме комплимента в свой адрес от знатного родственника, на которого смотрела с обожанием.

— Меня зовут Инга Сергеевна, — протянула гостья руку "губернатору".

— Прошу вас, — сказал Остангов Инге Сергеевне, указывая на лестницу, ведущую наверх. Шагая по лестнице, Инга Сергеевна, которая еще несколько дней назад многое отдала бы за такую встречу, сейчас, влекомая куда-то Останговым, вновь ощутила тревогу и неготовность перешагнуть грань…

— Прошу вас, проходите сюда, прямо — это мой кабинет.

Огромный кабинет академика показался Инге Сергеевне старомодным и перегруженным книгами, бумагами, пособиями, кабинетным оборудованием. Только лишь дальний от входной двери угол, где стояли маленький столик и два кресла, своим уютом контрастировал со всем остальным.

— Может быть, вы хотите немного отдохнуть здесь?

— Нет-нет, спасибо, — ответила она, с трепетом ожидая, что же будет дальше.

— Тогда прошу вас, — сказал Остангов, указав рукой на дверь, в которую упиралась спинка одного из кресел. Он прошел вперед, и она, следуя за ним, оказалась в волшебном царстве русской классической литературы.

Высокие, почти до потолка, шкафы с книгами заполняли стены просторной комнаты. В центре стоял двух тумбовый письменный стол с небольшим вертящимся креслом. И уголок в кабинете, упирающийся в эту комнату-библиотеку, и письменный стол посредине — все было предназначено для особого, интимного общения с книгой. Оставив ее наедине с книгами, Остангов вышел и, через короткое время, вернувшись, пригласил снова в кабинет, где на маленьком столике уже стояло несколько бутылок с напитками, два небольших бокала и коробка шоколадных конфет.

— Может, вы желаете что-нибудь выпить? Вот это — замечательный ликер, — сказал он, заботливо предлагая напиток. Инга Сергеевна пригубила ликер и в это время услышала, что где-то из невидимого магнитофона льются тихие, волшебные звуки "Лунной сонаты".

— У меня немалая коллекция записей, — сказал Остангов, — может, вы хотите выбрать что-нибудь иное? Пожалуйста. Вот здесь. — Он подошел к небольшому стеллажу у стены за письменным столом, на одной из полок которого стоял магнитофон.

Инга Сергеевна подошла к полке и увидела среди прочего коллекцию пластинок и кассет с записями Высоцкого.

— Вы любите Высоцкого? — спросила она.

— Вас это удивляет? Я же в прошлом альпинист. А среди альпинистов, очевидно, нет человека, который бы не пел: "Лучше гор могут быть только горы"…

— А у вас есть особенно любимые песни Высоцкого? — спросила Инга Сергеевна серьезно.

— Пожалуй, кроме только что процитированной я бы назвал: "Спасите наши души", "Песню про мангустов", "Песню о расстреле горного эхо". Я отношу Высоцкого к числу гениев нашего времени.

Остангов сменил кассету в магнитофоне, и тут же зазвучал всегда волнующий своей неподдельной искренностью и мощной энергией хриплый голос:

Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно.

Живешь в заколдованном диком лесу,

Откуда уйти невозможно.

Пусть черемуха сохнет бельем на ветру,

Пусть дождем опадают сирени.

Все равно я отсюда тебя заберу

Во дворец, где играют свирели.

— Расскажите мне что-нибудь о своей юности, — сказал тихим, проникновенным голосом Остангов, когда они снова вернулись к столику, сев напротив друг друга. Вопрос Остангова прозвучал совершенно неожиданно. До сих пор он ни разу не задал ей ни одного вопроса о ее личной жизни.

— О, это было так давно, — ответила Инга Сергеевна, задумчиво улыбаясь.

— Ваша первая любовь — это было серьезно? — спросил он с улыбкой, как бы позволяющей при желании превратить ответ в шутку.