Презумпция виновности

Мацуков вяло моргнул и выслушал еще одну ремарку:

– Или контейнер до сих пор у Пикулина.

И следователь районной прокуратуры окончательно опешил, когда до него донеслось:

– Или Головацкий его потерял.

Желябин же понял все.

– Нам нужен Пикулин.

– Живой или мертвый, – добавил Георгиев.

– Лучше живой, – помедлив, сказал советник, – потому что следствие по факту кражи контейнера из секретной лаборатории Вооруженных сил я веду уже два месяца, и мне нужно определяться: либо докладывать о готовности работать над обвинительным заключением, либо продлять сроки расследования. А начальные у меня уже вышли. – Дойдя до ванной, где намеревался побриться перед выходом на улицу, он обернулся: – Теперь, Желябин, ты не будешь мучить меня своим любопытством?

В ванной он склонил разгоряченное лицо под зеркало, заткнул пробкой отверстие в раковине и стал наполнять ее ледяной водой.

– Черта с два вы уехали бы без контейнера… Ни за что бы не уехали… Вы поехали менять машину и личный состав поиска… – Окунув лицо в обжигающую воду, он поднял его и снова зашевелил губами. С них капала вода, и слова выходили смачными, понятными даже при том условии, что он говорил почти неслышным шепотом. – Не рассчитали ребята… Хотели наскоком, а городок Холмск оказался крепким орешком… Просто так со ста миллионами долларов никто не расстается.

Когда он вышел, шла тихая, хотя и горячая дискуссия. Равнодушных после такого потока неожиданной информации не было. Молчал лишь Сидельников, попивающий свой чай с лимоном и разглядывающий на экране телевизора глубокий вырез на платье молоденькой дикторши, зачитывающей прогноз погоды. Кажется, она ему нравилась.

А Кряжину не нравился прогноз. Если верить этой несовершеннолетней на вид нимфоманке с губами, не соединяющимися при озвучивании текста с видеосуфлера, то завтра в Подмосковье ожидается до минус двадцати пяти. А Подмосковье, выражаясь его же словами, это в центре города Холмска. Губы, блестящие от помады, наложенной от всей души, светились в свете софитов, зубы сияли, глаза красотки отсвечивали равнодушной улыбкой. Она была похожа на представителя последнего поколения резиновых женщин, созданного японскими компьютерными гениями.

Глава четырнадцатая

«Ну и девочка», – думал Пикулин, глядя на экран телевизора. Он лежал в комнате с потушенным светом и слушал прогноз на завтра. Комната представляла собой монаший скит в условиях современности: кровать с поцарапанными деревянными спинками, колченогий стул перед нею, на нем переполненная пепельница, стол в углу с остатками позавчерашней, вчерашней и сегодняшней трапез и ковер на стене, больше похожий на выработавший свой срок пользования половой коврик.

Сашка лежал на кровати и вдыхал запах квартиры, впитавшийся в стены и ставший ее неотъемлемой частью, такой же, как и этот стул. Пахло прокисшим пивом, табачным дымом и немытым полом. Вчера, двигаясь по темной стороне улиц, он забрел во двор, в который однажды, года два назад, подвозил какого-то клиента. Клиента он не помнил, значит, тот уплатил ровно столько, сколько значилось на счетчике. Тех, кто не платил, деньги из которых приходилось вышибать при помощи отвертки, а также тех, кто платил щедро, таксисты не забывают. В такие дворы он привозил клиентов редко, контингент тут малообеспеченный, и всякий раз, когда ему назывался адрес близ этих построек, он морщился и кривил губы – чаевых не будет. Вот и вчера, забредя в «колодец», образованный четырьмя пятиэтажками послевоенного типа, он уселся на лавку и поморщился. Жизнь Сашки оборвалась в том смысле, что он не видел перспектив, а те, что просматривались, грозили либо новым сроком, либо преждевременной кончиной. Из денег, остававшихся при нем, насчитывались какие-то крохи, и именно в этот момент Пикулин почувствовал необходимость выпить.

Желания подобного рода приходили к нему крайне редко, он не любил выпивку за ее последствия. Не отдавать отчет в своих действиях и не помнить утром то, что происходило с ним вчера, претило самому смыслу его существования, поэтому пил он всегда один, хотя все и уверяют, что именно этот вид выпивки является характеризующей чертой болезни под названием алкоголизм. Но Сашка алкоголиком не был. Он выпивал один с единственной целью – расслабиться и почувствовать себя вне игры. Взять у жизни тайм-аут, выйти из нее и подпитаться энергией из иных субстанций.

Хотелось выпить. Он всегда понимал, что главное при возлиянии помнить три вещи: с кем, сколько и где. С первым пунктом все было ясно. Второй решится сейчас, когда он выйдет из двора и зайдет в ближайший замеченный им магазинчик. Оставалось последнее, однако Пикулин был уверен, что, если он посидит во дворе пару часов, вынимая бутылку и засовывая ее обратно в карман, никто возмущаться не станет. Если в арку заедут менты, можно будет тут же встать и зайти в подъезд. Люки чердаков в таких домах давно выломаны, поэтому, если будут искать, нетрудно скрыться.

Решено. Он встал и вышел из арки.