При дворе императрицы Елизаветы Петровны

Она быстро вскочила и, бросая графу воздушный поцелуй, выпорхнула в потайную дверь близ камина, как раз в тот момент, когда камердинер приподнял портьеру из передней и пропустил посланника в спальню Бестужева.

Глава тридцать седьмая

Сэру Чарлзу Генбэри Уильямсу было на вид лет сорок; он был плотного телосложения, но вместе с тем ещё по-молодому гибок, с прекрасным цветом лица и резко выраженными чертами чистейшего англосакса. На нём был тёмно-синий шёлковый костюм с тончайшим шитьём из серебра, тщательно напудренные волосы спадали локонами и обрамляли высокий открытый лоб. Голубые глаза под светлыми ресницами и бровями отражали бурную внутреннюю жизнь и порою казались совершенно тёмными. Вокруг рта, сохранявшего постоянную вежливую улыбку, лежала несколько надменная и злобная складка, а сильно выдающийся подбородок свидетельствовал о непреклонной воле, пренебрегающей всеми препятствиями и затруднениями.

Уильямс поспешно приблизился к постели графа, сделал изящный, церемонный поклон, как будто приветствовал его в тронном зале, и заговорил вкрадчивым голосом на чистейшем французском языке, какой только когда-либо слышал канцлер из уст англичанина:

   — Как я счастлив, что вы, ваше сиятельство, исполнили моё желание и позволили мне лицезреть вас, великого государственного деятеля, который, пользуясь своим выдающимся умом, правит и руководит обширным Российским государством, но имеет также решающее влияние на судьбы мира, чем приводит в восхищение все европейские кабинеты.

Откинувшись на подушки и закрывшись одеялом до самого подбородка, Бестужев возразил глухим, болезненным голосом:

   — Крайне сожалею, что моё болезненное состояние, являющееся следствием моих преклонных лет, лишает меня возможности размышлять и говорить. Невзирая на мои многократные просьбы, её величество, моя всемилостивейшая повелительница, не пожелала освободить меня от тяжёлых обязанностей занимаемого мною поста, следовательно, приходится и ей быть снисходительной к промедлениям и задержкам в делах. Из вашей записки я усматриваю, — прибавил он, хитро прищуривая глаза, — что вы желаете сделать мне важные и спешные сообщения. Говорите, я постараюсь в уединении, на которое обрекает меня моя болезнь, обдумать всё, и если Провидение пошлёт мне восстановить силы и здоровье, то я сейчас же примусь за дело и постараюсь доказать его величеству, вашему всемилостивейшему королю, с какой готовностью и усердием я стремлюсь навстречу его желаниям.

   — Прошу справедливости, ваше сиятельство, я ни единым словом не коснулся делового разговора, — воскликнул Уильямс, опускаясь в кресло подле постели канцлера. — Моим первейшим желанием было увидеть великого человека, на которого вся Европа взирает с благоговейным восхищением, и выразить ему глубочайшее соболезнование от моего имени и от имени его величества британского короля. Промедление в делах в данном случае едва ли может усилить наше чувство соболезнования, хотя, не скрою, мне очень желательно было бы как можно скорее засвидетельствовать и в деловых сношениях ту высокую степень признательности, которую питает король Англии к вам, ваше сиятельство... Тем не менее я тотчас удалюсь и буду терпеливо ждать вашего выздоровления. Вы поймёте меня, что в таких важных делах, как взаимоотношения Англии и России, я не решусь довериться ни графу Воронцову, который является лишь исполнителем ваших идей, ни генерал-адъютанту Ивану Ивановичу Шувалову, — прибавил он, бросая проницательный взгляд на канцлера, — который мог бы побудить её величество императрицу к решению, не соответствующему вашей высокой мудрости.

   — Несомненно, несомненно! — сказал граф Бестужев, несколько приподняв голову над одеялом. — Вы совершенно правы; я ни в каком случае не желал бы, чтобы нити этого важного договора между двумя государствами попали в чьи-либо иные руки. Предварительные переговоры я уже вёл с мистером Гью Диккенсом и полагаю, что в основе они остались неизменными.

   — Вполне, вполне! — ответил Уильямс. — Его величество король Англии придаёт большое значение как дружбе с Россией и союзу против врагов, к которым принадлежит прежде всего король Пруссии, так равно и вашему личному благорасположению; ведь ваши предусмотрительность и умелость стоят целой армии.

Государственный канцлер отбросил одеяло и приподнялся, его лицо заметно оживилось под благотворным воздействием шоколада, изобретённого графом Сен-Жерменом.

   — Следовательно, вы полагаете, — сказал он, — что переговоры, которые я вёл с мистером Гью Диккенсом, и те указания, которые он мне сделал относительно дружественных намерений его величества короля, сохранятся в прежней силе и в дальнейшем?

   — Это не только моё предположение, — со значением произнёс Уильямс, — но я даже имею предписание от его величества и от лорда Хольдернеса строго держаться того направления, какое приняли ваши переговоры с Гью Диккенсом. Лишь в одном пункте, — прибавил он, — мне поручено отступить.