При дворе императрицы Елизаветы Петровны

Монс встал наконец с земли. Он был бледен как мертвец, но спокоен и твёрд. Я кивнул ему головой, показывая, чтобы он шёл впереди меня, а сам последовал за ним по пятам, держа ружьё наготове к выстрелу. Царь намного опередил нас со своею супругой. Пришёл Ягужинский, отворил одну из комнат во дворце. Я заперся изнутри, как приказал мне государь, и остался стоять у двери. Арестованный опустился на стул и молча смотрел в землю.

Некоторое время спустя грянул могучий удар в дверь снаружи. Я отворил... Вошёл царь, за ним следовала Екатерина... Она бросила единственный взгляд на арестанта, но в нём была горячая мольба, и Монс, казалось, ответил царице, низко поклонившись и прижав руку к сердцу. Император запер за собою дверь, после чего, скрестив руки на груди, произнёс:

«Теперь я хочу узнать правду! Только правда может спасти».

«Я сказала правду, — слегка дрожащим голосом ответила императрица, — он просил меня о месте в армии».

«В жасминной беседке? — с язвительным смехом воскликнул царь. — Кто поверит этому? Подобная просьба не боится ушей двора».

В комнате находилось роскошное зеркало, достигавшее потолка.

«Видишь ты это зеркало? — спросил император, кидая на свою супругу убийственный взор. — Некогда оно было прахом и землёю. Рука художника превратила его в то, что оно есть теперь, но я могу одним ударом снова превратить его в прах».

Тут Пётр с такой силой ударил палкой, что толстое стекло разлетелось вдребезги.

Императрица вздрогнула, но снова устремила на супруга спокойный, ясный взор своих больших глаз.

«Неужели вы думаете, ваше величество, — кротко и смиренно промолвила она, — что ваш дворец выиграет в блеске, если вы уничтожите его лучшее украшение!»

Император потупил голову перед взорами супруги и растерянно смотрел на осколки стекла у своих ног.

Тут Монс, выступив вперёд, произнёс:

«Её величество императрица слишком милостива, она хочет покрыть мою вину и этим навлекает подозрение на себя — я же хочу высказать правду. Моё сердце полно безумной любови к супруге моего государя, но это — веление судьбы, против которого я бессилен. И вы, мой милостивый государь, поймёте могущество этой любви, так как сами испытали её на себе. Я осмелился выразить словами своё чувство, это преступление, но я готов понести за него справедливую кару. Однако ваша высокая супруга не повинна в нём, потому что она кроткими, ласковыми увещеваниями удерживала меня от моего безумства и советовала мне вспомнить свой долг и покинуть двор, чтобы забыться на службе в армии. Всё происходило как раз в тот момент, когда вы, ваше величество, вошли в беседку».

Молодой человек говорил твёрдо и спокойно. Он был удивительно красив и держался твёрдо и мужественно!

Императрица на минуту потупила голову, как будто удручённая горем, но потом снова посмотрела своими ясными очами на супруга, который стоял, скрестивши руки, и долго смотрел в раздумье на благородного камергера, причём в его лице проступала почти приветливая благосклонность.

«Ступай, — сказал он и махнул рукой, и государыня немедленно вышла из комнаты, даже не оглянувшись. После этого он спокойно и без всякой суровости обратился к Монсу: — Ты знаешь, что смерть твоя неизбежна. Даю тебе час отсрочки и пришлю священника для напутствия».

Царь также вышел.

Немного спустя явился монах. Он прочитал осуждённому отходную. Тот, сложив руки, опустился перед ним на колени. Казалось, он почти не слушал слов молитвы, но по-своему беседовал с Богом.

По прошествии часа император пришёл опять; с ним были Ягужинский и палач с огромным топором в руках. Монс обнажил шею, опустился на колени на пол и, раскинув руки, воскликнул:

— Каюсь в своём преступлении! Но Екатерина невиновна!

Топор, сверкнув, свистнул в воздухе, и в следующий миг голова несчастного скатилась наземь.

Император секунду смотрел почти с жалостью на обезглавленное тело, трепетавшее в луже крови, после чего спокойно и холодно сказал Ягужинскому:

«Он сознался, что вошёл в соглашение с врагами государства и сделал попытку обмануть государыню, чтобы она ходатайствовала предо мною об исполнении его планов. Ради поучительного примера и предостережения другим голову преступника пускай воткнут на кол у позорного столба, а тело зароют в землю. Ты, — продолжал государь, обращаясь ко мне, — должен простоять три дня на карауле у головы казнённого, а после этого можешь вернуться к себе в казарму. Но, — прибавил Пётр со страшной угрозой в глазах, — посмотри хорошенько на этого: с тобою будет то же самое, если у тебя вырвется хотя одно слово о том, что ты видел и слышал здесь».