Тихань. Листья облетели.В камне выдолблены кельи.В келье тесно, будто в стойле.И -подсказанное чувством —Имя: Тихонова Пустынь!Ой ли…Дочь ли киевского князяПрикопала русский корень,Чтобы, в грот как в гробик влазяИ судьбе своей покорен,Здесь долбил печерский инокБелый камень и суглинок?Кто придумал, что в пещере —Ближе к богу?Эти щелиПо соседству с преисподней!Ах, насколько превосходнейЖить повыше,Жить на крыше,Сверху истины глаголя!Я — гойя[5]…1970
Такой лайф
Так мирно в Тихани ночами.Лишь истребители впотьмахНет-нет рванут ночное небо,И двери хлопают в домах.Двадцатый век, большой размах,Большие скорости и страсти,Ночное небо рвать на части —Хороший тон.И снова тихо.Небо, сводящее концы с концами,И темное мерцанье —Балатон.Фонарь на моле миг да миг,Сверчок какой-то свирк да свирк,Брехун далекий гав да гав,—Но несинхронно.Такой, ребьята, лайф.Такой, ребьята, лайф у Балатона.Гляди, ребята, веселей,Ей-ей, от хлопанья дверейЕще никто не умирал.Неплохо!Такой, ребята, лайф.Эпоха Большого оптимизма.1970
«Пела песню женщина из Пешта…»
Пела песню женщина из ПештаНад моей веселой головой,Над моими бойкими кудрями,Над горячей кровушкой моей.Пела чисто, истово, красиво,Чуть умолкнет, все кричали: пой!Разводил руками: «Ну и сила!» —Аккордеонист полуслепой.А моя головушка распухла,Я не знал чужого языка,Но порывы темного рассудкаХолодила женская рука.«Жил я, жил, голубушка, и дожилДо своих до выдержанных лет —Вот и весел, как осенний дождик,И кудряв, как бабкин табурет;Вот и маюсь, будто в одиночке,Прижимаюсь лбом к твоей руке;Вот и бормочу четыре строчкиНа своем родимом языке».Аккордеонист полунезрячийСатанел от дыма и жары.Помню голос дивный и горячий,Я его не слышал с той поры.Я не шел, голубушка, за гробом,Не читал прощального письмаИ гадать не смею, что за прорубьТы себе назначила сама.Но я помню, помню этот голос,Вспоминаю пальцев холодок,Не забуду темный этот город,Эту ночь и винный погребок.Аккордеонист полунезрячий —Как же он старался, старина!Выложился, справился с задачей,Не забылась песня ни одна.1968