При вечернем и утреннем свете

Мальчик в красной рубашонке
В океан бросает камни.
Океан глотает камни
И не делает кругов.
В мире нет ни рыб, ни чаек,
Ни людей, ни берегов.
Никого на свете нет,
Океан обложен ватой,
Из глубин
холодноватый
Проступает ровный свет.

Мальчик в красной рубашонке,
Человек незрелых лет,
В океан бросает камни,
Машет тонкими руками
Камню брошенному вслед.
Как в капкане хомячок,
Всхлипнув, гаснет звук бултыха.
Мир обузданности
тихо
В бездну времени течет.

Чайка плачет в вышине,
Рыба плачет в глубине,
Начинается отлив,
Мальчик весел и соплив.

1976

Осенние цветы

У подножия Черной Горы
Старый город закрыт до поры,
В новом городе тоже несладко:
То фургончик жильем, то палатка,
То ненастье, а то комары.

Где стояла гостиница «Фьорд»,
Груда тверди осталась на глади.
Видно, грунт оказался нетверд.
В этом «Фьорде» не меньше тетради
Исписал я стихами в тоске.
Впредь наука: не строй на песке.

Старый город, он стар для наук,
Сколько б глыб над башкой ни нависло.
Стар и я постижением мук
Исправлять понимание смысла.
И отчетливо видится мне
Рана-трещина в старой стене.

Под навесом растресканных скал
Человек ковыляет в тиши,
Для обломков бессмертной души
Выполняющий роль катафалка.
Бранко — вот кто действительно сдал!
Бранко вовсе развалиной стал,
Руку жмет, улыбается жалко.

Пусть гора не сойдется с горой,
Но руины приходят к руинам.
Мы виток перед Черной Дырой
Совершим в хороводе едином.
Мы возьмем на последний виток
Черногорский осенний цветок.

1980

10. Существовать иль не существовать

Из древних эпитафий

Я никуда не опоздал,
Везде поспел, всему воздал
И все, что сердцем возлюбил.
Воспел сердечно.
На диво трезвый человек,
Я понимал, что в трезвый век
Не сохранишь сердечный пыл
Навек, навечно.

Огонь, коснувшийся меня,
Был частью общего огня,
Я жил средь вас, я не сидел
В своей халупе.
И плод познанья — кислый плод
Не прежде всех, но в свой черед
Я получил,— не в свой удел,
Но с вами вкупе.

Я норовил прожить без лжи.
Меня рвачи, меня ханжи
И те, которым все равно,
Тянули в сети.
Но вот что важно было мне:
Не выше быть, а — наравне,
Сказать, когда молчать грешно,
И быть в ответе.

1968

«Все-таки родина знает свои имена…»

Все-таки родина знает свои имена.
Помните, как хоронила она Шукшина?
Как мы его хоронили,
Сколечко слез уронили,
Сколечко писем горючих послали вдове,
Как горевали по бедной его голове.

Кажется, некуда деться от дутых имен.
Кажется, нечего делать до лучших времен.
Все-таки дело найдется,
Все-таки думать придется,
Все-таки вольная песня в России жива,
Все-таки каждый второй понимает слова.

1975

Попытка перевода