Прямо сейчас

Напряжение и тоска на сердце, все последнее время мучившие его, начиная с того дня, когда он стоял здесь же, в своем кабине, у раскрытого окна, и размышлял о том, что делать дальше в жизни, не пропадали, а наоборот, усиливались. Пришел момент, которого он втайне страшился. Он был победителем, он стремился к этой победе, боролся за нее, рискуя жизнью. И теперь победа стала стеной между ним и тем, чего ему по-настоящему хотелось. А хотелось ему отойти от дел и жить с Леночкой где-нибудь в спокойном и красивом месте. Жить, просто наслаждаясь жизнью. Но разве теперь можно отказаться от власти и уйти? Как отказаться от победы, доставшейся такой ценой? «А где Лена?» – мелькнуло у него голове.

Пока он соображал, как бы ему оказаться в одиночестве, чтобы без стеснений позвонить ей – то ли самому отправиться в соседнюю комнату, то ли выгнать к черту из кабинета всех этих вмиг опостылевших людей, что окружали его сейчас, – пока он думал об этом, Леночка собственной персоной выпорхнула из тайной двери за президентским креслом, увенчанном двуглавым орлом. Со слезами на глазах, с криком: «Господи, ты жив?!» она подбежала к Паутову и кинулась ему на шею. Они слились в поцелуе. Нежном и долгом.

Толпа на Красной площади, наблюдавшая на экранах эту сцену, замерла. Конечно, все знали, или по крайней мере подозревали, что президент давно не ладит и не живет со своей женой и что у него есть любовница. И ходили слухи о том, что этой любовницей была именно Елена Стрельцова, красотка с великолепной фигуркой, бывшая акробатка из цирка на Цветном бульваре. Но президент, руководствуясь, видимо, политическими соображениями, скрывал это. Из-за чего проигрывал в глазах избирателей, которым приятнее было бы видеть на верховном посту не абстрактный символ власти, не картонную фигуру, а человека из плоти и крови.

Но теперь все изменилось.

Когда Леночка заскочила в кабинет к Паутову, растрепанная и встревоженная, ищущая глазами любимого, толпа на Красной площади узнала ее на экранах, и над площадью разнеслось удивленное и протяжное «О!». А когда Паутов и Стрельцова впились друг другу в губы, женщины в толпе хором выдали растроганное и еще более протяжное «Ах!», в то время как мужчины в основном глуповато заулыбались.

И большинство из тех, кто находился рядом с этой парой в президентском кабинете, повели себя в этот момент точно так же, как люди на площади, – было здесь и удивленное «О!», и затем умильное женское «Ах!» на фоне глуповатых мужских улыбок.

Глава 38. Конец спектакля

– Меня сейчас стошнит, – пробормотал писатель Кутыкин.

Он наблюдал за происходящим из угла президентского кабинета, где обосновался на стуле около накрытого стола и где даже успел налить себе из графина рюмку водки, пока суд да дело. Он презрительно помотал головой и с видом человека, не желающего смотреть, к каким пошлым чертям катится этот убогий мир, вынул из кармана свои любимые темные очки, надел их и наконец выпил. Затем двумя взмахами столового ножа положил на кусок хлеба масло, а сверху стал накладывать серебряной ложкой черную икру, черпая ее из хрустальной емкости внушительных размеров.

– Хоть пожрать, – сказал он себе под нос и вцепился зубами в бутерброд.

* * *

Советник президента Прибытков в этот момент смотрел, как, понурив голову и затравленно озираясь, спускается с бокового крыльца Исторического музея закончивший свое выступление Чистяков, известный поборник прав, свобод и общественной справедливости.

Собственно, закончить речь Чистяков был принужден. Дело в том, что чем дольше длилась на экранах вокруг Красной площади трансляция из президентского кабинета, тем чаще и громче люди из толпы свистели и матерились на Чистякова. Потом в него полетели бутылки. И в конце концов, лишь благодаря плотному кольцу немногочисленных соратников, с которыми он пришел сюда с Тверской площади и которые сейчас окружали и защищали его, Чистяков избежал расправы. Впрочем, как только он замолчал и опустил свой мегафон, толпа про него забыла, сосредоточившись на просмотре реалити-шоу из кабинета Паутова.

Советник президента Прибытков, решивший не уезжать просто так с Красной площади после того, как Паутов с позором выставил его из Мавзолея, припарковал джип у Исторического музея и все это время слушал Чистякова. Когда брань толпы в адрес борца с коррупцией дошла до степени, непосредственно предшествующей рукоприкладству, и стало понятно, что выступать Чистякову осталось совсем недолго, Прибытков вернулся к джипу, но взялся не за руль, а за термос, в котором хранился кенозин. Злобно усмехаясь, он открутил крышку, осторожно слил из термоса жидкий азот прямо на резиновый коврик в машине. Потом вытряхнул на сиденье пластиковые стержни с кенозином, подождал немного, пока обсохнут, и сунул их в карман.

– Сочувствую, – сказал Прибытков, приблизившись к Чистякову. – Мы незнакомы, но мне близки ваши идеи.