Прямо сейчас

Вместе с тем, где-то в глубине души Паутов ощущал некую тоску, некое сомнение в собственной правоте, которое исподволь отравляло его мечты о блистательном завершении карьеры. Он чувствовал, что как-то неверно оценивает происходящее. И дело тут было не в том, что он опасался подвоха со стороны Микулова. То есть это, разумеется, тоже его тревожило, об этом он подумал в первую очередь, когда еще только взвешивал, стоит ли принимать приглашение Микулова, об этом же размышлял, направляясь к трапу самолета, который должен был доставить его в Белоруссию, и это подозрение не оставляло его и сейчас. Но все-таки под ним, под этим опасением, скрывалось кое-что другое, что-то такое, что он никак не мог распознать. «Может, на меня действует больничная обстановка», – подумал он. Когда перед тобой умирает человек, хочешь – не хочешь, а впадешь в уныние.

Черт! Но сколько же можно так сидеть? Чернега, когда встречал их в аэропорту, говорил, что Микулову стало получше. Ну и где же «лучше»? Этот пень еле поздоровался с ними – и на этом всё, закрыл глаза и впал в прострацию, конец программы!

Утрачивая терпение, Паутов шумно вздохнул и стал сверлить взглядом Байбакова. Тот, сидевший теперь уже безмятежно и расслабленно, нога на ногу, потому что, кажется, окончательно смирился с тем, что торчать здесь придется до вечера, отреагировал на взгляд патрона мгновенно. Всем корпусом он подался вперед и, начиная привставать, хотел уже обратиться к Чернеге, в том смысле, что, по его мнению, им, пожалуй, не стоит дольше беспокоить господина президента Белоруссии, раз ему сейчас настолько нелегко, как вдруг Микулов подал признаки жизни. Веки его затрепетали, а затем произошло нечто и вовсе неожиданное. Глаза Микулова внезапно широко открылись, заблестели лихорадочно-бодрым огнем, он сел в кровати и, радостно глядя на Паутова, ни с того ни с сего спросил:

– А знаешь, Володя, почему я решил отдать тебе Белоруссию?

Сказано это было с таким видом, будто последние полчаса они тут все не молчали, а без умолку болтали, перебивая друг друга, и прервались лишь на секунду, чтобы дух перевести.

Застигнутый врасплох Паутов не знал, что ответить; последовала пауза.

– Потому что я люблю тебя, – тоном отца, объясняющего сыну-несмышленышу азбучную истину, ответил на собственный вопрос президент Белоруссии.

Паутов сначала вскинул брови и недоуменно крякнул и лишь затем постарался стереть с лица удивление. Ему удалось изобразить понимание, он даже улыбнулся радушно. В то время как у самого в голове мелькнуло, уж не мутится ли рассудок у отходящего в мир иной Микулова.

Любопытство, однако же, перевесило, и Паутов осторожно уточнил:

– Любишь?

– Ну, конечно. Я и всегда по-своему любил тебя, – Микулов вновь откинулся на подушку, но глаза уже не закрывал, он уставился в потолок, на лице его появилась мечтательность. – Ты хороший мужик. Правильный. Если честно – ну, теперь-то уж чего мне таиться? – я, знаешь ли, завидовал тебе. Правда. Так долго править такой здоровенной страной. И все у тебя ладилось. Без особых, конечно… э-э… подвигов, но зато и без грубых ошибок. Так что ты заслужил Белоруссию. Заслужил. Кто, кроме тебя? Я других после… после себя здесь не вижу.

Паутов смущенно заулыбался. Надо же, оказывается, со стороны люди его оценивают точно так же, как и он о себе думает. Антоша Микулов все верно понимает, умный он все-таки старичина, хоть и был всегда нагловатым горлопаном.

– Да, любовь – удивительная штука, – продолжил тем временем Микулов, но теперь мускулы его лица вдруг все разом расслабились, кожа повисла, веки почти смежились, а голос стал затухать. – Чертов повар. Расстроил меня. Столько лет у меня работал – и на тебе.

– Повар? – тихо спросил Паутов.

– А всё любовь, – проговорил президент Белоруссии.

– Какая любовь? – спросил Паутов, подумав при этом, что все-таки у Микулова, пожалуй, с головой не все в порядке.

– Несчастная, – чуть ли не заплетающимся языком ответил Микулов и на целых пару минут замолчал.

Паутов повесил углы рта от недоумения. Он все ждал, что Микулов добавит каких-то деталей, и тогда, быть может, в его последних репликах появится хоть маломальская логика и смысл. Но Микулов безмолвствовал. Паутов вопросительно посмотрел на министра безопасности Чернегу и, кивнув в сторону Микулова, чуть покрутил ладонью у головы – мол, что с твоим боссом, он, часом, не сбрендил? Чернега лишь пожал плечами в ответ.

– Выкинулся из окна, – снова заговорил вдруг президент Микулов. – Сначала компот пересолил. Из-за любви. А потом поехал домой и выкинулся из окошка. Так пересолил компот, что мой секретарь, который первым его попробовал, разнервничался и помер. Врачи говорят, что от сердечной недостаточности. Бедняга.

Микулов смолк. Казалось, он глядит куда-то мимо Паутова, или сквозь него, куда-то в одному ему видимую даль.