Прямое действие. Мемуары городской партизанки

В коммюнике также критиковались ненасильственные стратегии и содержался призыв к более агрессивным действиям, что вдохновило Мюррея Макадама из проекта конверсии крылатых ракет написать: «Общество достаточно жестоко, и крылатая ракета – просто ужасный пример этого насилия. Бомбардировки прямого действия увековечивают это насилие». Джульет Хантли написала, что очевидное опровержение стратегии Прямого действия было результатом их собственных бомбардировок: это было неэффективно для остановки Литтона и не вдохновило группы сторонников мира. На самом деле это напугало рабочих и общественность Литтона, что еще больше затруднило получение их поддержки в прекращении гонки вооружений. И Хантли, и Макадам писали, что для групп сторонников мира важно работать вместе в знак солидарности с другими движениями за социальные перемены – процесс, который явно невозможен для такой группы, как Direct Action.

Я констатировал очевидное. «Нам следовало бы потратить больше времени на поиск времени и места, где никого не было бы поблизости. Это было большой ошибкой».

Я предложил прогуляться по Стэнли-парку. Дуг любил гулять по большому городскому парку. Мы поехали вниз и провели остаток дня, гуляя и разговаривая. Это было здорово – снова иметь возможность поговорить с кем-то другим. За последние два месяца мы практически не разговаривали ни с кем, кроме Джули. До меня дошло, что наша социальная изоляция не позволяла нам сколько-нибудь подробно обсуждать плюсы и минусы того, что мы делали. Несмотря на то, что я все еще был привержен осуществлению воинственных действий, в те моменты, когда я испытывал сомнения или рассматривал возможность сделать перерыв, я обнаруживал, что не решаюсь выразите эти чувства. Большую часть времени я не хотел, чтобы меня называли продажным человеком, и, более того, я не хотел им быть. Уровень приверженности, необходимый для принятия мер, сопряженных с такими экстремальными рисками, означал, что мы изгнали все сомнения из наших умов или, по крайней мере, решили не высказывать их. Выражение сомнений в неблагоприятных ситуациях может быть подобно заражению людей со слабой иммунной системой. Если высказываться достаточно часто, сомнение начнет разрушать их решимость до тех пор, пока у них больше не останется решимости продолжать в том же духе.

Я часто задавался вопросом, возможно, у каждого из нас были сомнения, которые мы боялись выразить, опасаясь, что другие сочтут нас слабыми, напуганными или готовыми отказаться от нашей воинствующей политики ради более легкой жизни в качестве юридического активиста. Разве не было бы иронией, если бы мы продолжали совершать воинственные действия, даже если каждый человек предпочел бы остановиться и снова жить нормальной жизнью? Несмотря на то, что эти мысли приходили мне в голову, большую часть времени я все еще был полон решимости продолжать нашу работу. Тем не менее, я должен был признать, что взрыв в Литтоне дал трещины в моей решимости продолжать оставаться городским партизаном до бесконечности. Время от времени какой-то свет пробивался сквозь эти трещины и освещал другую жизнь: либо старую фантазию о жизни на ферме, либо новую – о жизни в Ванкувере в качестве радикала и, возможно, время от времени совершающего небольшие действия.

Часами мы разговаривали, анализируя наши ошибки в деле Литтона и обсуждая возможные будущие действия, но ни разу не обсуждали возможность остановки. Ближе всего я подошла к этой запретной теме, когда речь зашла о ребенке с Брентом, на что он быстро наложил вето. Какое-то время я самостоятельно боролась со своим материнским инстинктом, поклявшись никогда больше не поднимать эту тему. Мне было неловко признаваться, что я хотела иметь ребенка больше, чем быть героическим воином для спасения планеты.

После нашей встречи с Дугом мы отправились в подвальную квартиру Джули и Джерри на Чарльз-стрит, 1947. Я не был так искренне взволнован этим воссоединением. Я легонько постучал в дверь. Когда Джерри открыл его, я увидел тревогу в его глазах за широкой улыбкой, которая озарила его лицо.

* * *