Пряный аромат Востока

В другое время Вива могла привести много убедительных доводов: стала бы уговаривать Тори чему-нибудь учиться, предложила бы познакомить ее с множеством знакомых Дейзи – учительниц, археологов, лингвистов, социальных работниц, – которые нашли себе в Индии много других занятий, кроме охоты за мужьями. Но сегодня ей почему-то не хотелось настраивать Тори на серьезные цели.

На вечеринке ожидался и Фрэнк.

Дейзи упомянула об этом как-то раз во время разговора.

– Я решила пригласить этого приятного молодого доктора, твоего знакомого, – сказала она. – Он обещал прийти, если будет в это время в городе и будет свободен от дежурств.

Почему эта новость вызвала у нее такое досадное волнение, она не знала. Она собиралась посидеть хотя бы час до приезда Тори, но вместо этого прыгала перед зеркалом и пыталась разглядеть себя в единственном зеркале в комнате, которое висело над раковиной.

Балансируя на стуле, она надела свое лучшее платье – шелковое, огненно-красное; его длинные вытачки подчеркивали ее тонкую талию, еще ей нравилась маленькая кокетка на спине. Потом надела голубой жакет с отделкой, ее любимый. Она сняла жакет и надела свою другую презентабельную вещь, юбку из какого-то белого и тонкого материала. Она смотрелась неплохо вместе с серебряными серьгами с кораллами, наследством от матери.

Она полюбовалась на себя в зеркало, но тут же напугалась счастливого и чего-то ждущего выражения своего лица. «Скорее всего, он не придет, – предупредила она себя. – Но если и придет, ты все равно не хочешь его видеть».

– Так что ты думаешь? – спросила она у Тори равнодушным тоном, словно в первый раз надевала красное платье. – Я могу надеть к нему вот это. – Она вставила серьги в мочки ушей.

Вива снова посмотрелась в зеркало и обнаружила, что ее оживленные разговоры с Тори лишь усугубили проблему. Она была ужасно возбуждена.

– По-моему, на тебя можно надеть конскую попону и дать в руки оперный бинокль, и ты все равно останешься красивой, – сказала Тори. – Везет же людям! И как это несправедливо, ведь ты не придаешь этому никакого значения.

Когда они пришли к Дейзи, вечеринка была в полном разгаре. Еще с улицы они услышали взрывы смеха, какой-то джаз – клоунский, со свистом и кваканьем. На балконе горела цепочка разноцветных огней.

– Заходите! Заходите! – Сияющая Дейзи, одетая в ярко-розовое платье, открыла дверь, из которой сразу хлынул рев голосов. Хотя она жила на свои скудные заработки, ей нравилось устраивать вечеринки, и она развлекалась с безоглядной аристократической уверенностью, восхищавшей Виву. У Дейзи никогда не было ни тщательного отбора гостей, ни карточек, указывающих приглашенным их места, ни продуманной программы. Вместо этого она звала к себе всех, кто ей нравился, – детей, университетских профессоров, местных музыкантов, соседей, – щедро угощала, заводила граммофон и позволяла самим выбирать себе собеседников и развлечения. Это был настоящий урок жизни.

– Давайте! – Она подтолкнула их к балкону, где раздавались взрывы смеха и музыка. – Я хочу вас познакомить со всеми.

«Все» представляли собой обычную смесь. Там были мистер Джамшед с двумя своими красавицами, Долли и Каниз – одна из них отплясывала чарльстон. Была величественная шведская скульпторша в восточном халате – она намеревалась изучать изваяния богов на острове Элефанта. Еще там были социальные работницы, университетские преподаватели, писатели, толстяк – профессор музыки, приехавший в Бомбей на запись. Некоторые сидели на балконе под звездным небом, другие танцевали.

Дейзи тут же познакомила Тори с бомбейским адвокатом, мистером Бхидом, по ее словам, он храбро бросил вызов индуистской традиции и женился на вдове. (Вдова оказалась двадцатипятилетней женщиной, застенчивой и умной.) Вива некоторое время стояла в стороне и, чтобы успокоить нервы, потягивала один из убойных пуншей Дейзи.

Полчаса она бродила среди групп беседующих и смеющихся гостей, а ее внимание, словно пистолет, было направлено на входную дверь. Он так и не пришел. Что ж, может, так и лучше, успокоила она себя; меньше сложностей.

В середине вечера слуги Дейзи принесли на балкон чаши с дымящимся рисом, три разных сорта карри, чатни и крекеры-поппадумы. Все без церемоний уселись на подушках у низких столиков. Кто-то поставил пластинку «Леди, будьте добры»[71], и туманные звуки полились с балкона на улицу.

– Пожалуйста, присоединяйтесь. – Мистер Джамшед радостно улыбался Виве и Тори. Он сидел, поджав ноги, у низкого медного столика. На его тарелке лежала горка еды; дочки сидели рядом. – Chalo jumna avoji[72]. Дочки дразнят меня, что я старомодный, и мне нужно, чтобы вы их отругали, – сказал он Виве на превосходном английском.

– Видите ли, – обратилась Долли к Тори, глядевшей на все это вытаращенными глазами, – мы спорим насчет образования. Мой бедный папа не понимает, что мы перескочили через поколение. Моя мама держит себя, как ваша бабушка, а я такая же современная, как вы.