Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

На вокзале Либавы меня ожидал лейтенант Майер, служивший при главе округа. В мирное время он был служащим в одной конторе, мы были раньше знакомы. Первым его вопросом было, что творится в Риге. Я не мог ему сообщить ничего особенного. Когда мы ехали в дрожках через Ганзейский мост, я заметил по обеим сторонам двойные посты с примкнутыми штыками и в застегнутых на ремень касках. На улице, по которой мы проезжали, было явно много патрулей. Лейтенант Майер заметил мое удивление и что-то сказал, однако между нами дул ветер с ледяной поземкой, так что все фразы лейтенанта развеяло в разные стороны, и я ничего не понял.

Глава округа барон Книгге ожидал меня в местной администрации к трапезе. Я был рад видеть этого радушного пожилого господина. Во время первой моей поездки я хорошо узнал его по приемам в его доме в ходе продолжительных поездок по округе. Его забота о подчиненных и бедняках из населения вверенного ему округа тут же расположила меня в его пользу. Когда я видел, как он ведет работу с жителями округа, то все время вспоминал о его коллеге Вебере из «Во времена французов» Ройтера[69], только этот, в отличие от того старого господина, не спал до полудня, а уже рано утром был весь в делах и при этом был всегда готов разбавить всю серьезность официоза немудреной шуткой. В ходе нашей первой поездки он чрезвычайно оживленно и неутомимо поддразнивал моего коллегу Умбрайта, однако при этом никогда не доходило до злобы, а всегда были лишь благожелательная симпатия и жизнерадостная сторона жизни. Он жил вместе с мировым судьей, господином пожилым, не без вкуса, который долгое время прожил за рубежом. Оба сердечно поприветствовали меня по моем прибытии, однако уже первый взгляд на барона заставил меня предположить, что здесь, должно быть, случилось что-то плохое. «Нам вас сюда сам Бог послал», – сказал он и рассказал мне, что происходило в Либаве последние два дня.

В Либаве была крупная станция флота, ведь там был опорный пункт наших военно-морских сил на Востоке. В новых больших казармах построенного русскими военного порта были размещены около 8 тысяч матросов. Уже какое-то время среди этих матросов шло брожение. 6 ноября они собрались и предъявили командиру станции адмиралу фон Узедому[70] требования, подробности которых были неизвестны. Адмирал обратился в бегство. Руководство станцией теперь принял на себя комендант порта фон Клитцинг, у которого, однако, никакой власти уже не было, скорее он вынужден был подчиняться бунтующим матросам. Матросы почти постоянно митинговали, причем было невозможно предугадать, что из этого может получиться.

Барон Книгге просил меня отправиться на следующее утро в военный порт и попробовать наладить ситуацию.

Это нарушало все мои планы, ведь я просто горел желанием вернуться в Германию, да и с доктором Буркхардом я уже назначил 10 ноября днем отъезда. Мы собирались в этот день встретиться в Митаве и вместе выехать оттуда в Берлин. Мне стало тут же ясно, что надо отправиться к матросам и попытаться оказать некоторое воздействие на дальнейшее развитие их движения.

Вечером же случилось совершенно иначе, нежели я надеялся. Барон Книгге дал указание своей старой латышке приготовить хороший ужин, а она так и сделала. И все же это была печальная трапеза, ведь на нас давили мысли о происходящем, ни одного радостного слова не сказали. Я попрощался, как только смог, и отправился в отель «Штадт Петербург», где меня разместили. Но ложиться спать было еще рановато, да и я был слишком обеспокоен. Я вновь пошел вниз по улице, где в большом количестве ходили взад-вперед матросы и штатские, а вооруженные патрули мешали им собираться в толпы и митинговать. По счастливой случайности я смог смешаться с этой беспрерывно текущей толпой людей и двинулся дальше с горсткой матросов. С одним из них я начал разговор и спросил его о планах матросов.

«Ах, да это все глупая затея! – сказал этот человек. – Тут все время проводят собрания, болтают и болтают, однако никто не знает, чего хочет, а поэтому из этого ничего не выйдет».

Большего из этого человека выжать не удалось, казалось, что здесь речь идет только о мелкой частной злобе на своих командиров, а потому о ситуации в целом говорить толком не могли. Я отпустил его и попытался побольше узнать у другой группировки. Пара разговаривавших на нижнемецком матросов, к которым я также обратился, тут же прониклись ко мне и рассказали побольше. Точных требований явно не сформулировали, не дошли даже до того, чтобы избрать солдатский совет, хотя такое намерение было изначально.

На следующее утро я встретился с комендантом порта фон Клитцингом[71]. С этим офицером флота я познакомился еще в ходе первого пребывания в Либаве. Он настоятельно просил меня озаботиться проблемой матросского движения и сообщил, что поздним вечером будто бы будет собрание доверенных лиц[72]. Он сообщил матросам о моем прибытии, и они сами захотели, чтобы я к ним пришел.