Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Еще в тот же день я отправил в Ревель младшего офицера, который должен был по моему поручению переговорить с солдатским советом. То был лейтенант резерва Вилли Беккер из Фёрдерштэдта. Беккер, которого я позднее лишился при столь трагических обстоятельствах, был кристально честным юношей, он никогда не страшился и еще более рискованных миссий. Из-за его многочисленных тяжелых ран его перевели на административный пост в Ревеле, откуда он только что и прибыл. Как только Беккер услышал обо мне, он пришел и предоставил себя в мое распоряжение. Когда я дал ему задание лететь или ехать в Ревель, он тут же захотел получить полномочия вновь ввести германскую администрацию – он собирался все исправить силами всего 30 надежных солдат. Такой задачи я перед ним не ставил, однако настойчиво просил его разобраться насчет текстиля в Ревеле, который он должен был попытаться вернуть всеми возможными средствами, но без применения насилия. Спустя несколько дней он вернулся. По меньшей мере он с помощью Зауэра добился того, что солдаты отказались от намерения попросту отдать эстонцам те ценные запасы, с помощью которых можно было бы решить столько проблем в Германии. Но эстонские солдаты уже стояли перед складами, а теперь солдатский совет рядом с каждым поставил и германский пост. На одном из складов было сложено 15 тысяч трофейных русских и японских[90]винтовок. Беккер добился, чтобы солдатский совет постановил привести их в негодность, вынув затворы. И действительно, так и сделали: к ярости эстонцев, затворы бросили в море, но ни одной нитки текстиля и ни унции льна в Германию отправлено не было. Солдаты нарушили план вывоза и отказались помочь при транспортировке военного имущества, более того, они арестовали предназначенные для этого поезда и беспорядочными толпами отправились в Лифляндию, что привело к тяжелому транспортному кризису. Так что все это попало в руки эстонцев. Оценить масштабы потерь было невозможно даже приблизительно.

16 ноября я получил от эстонского Временного правительства телеграмму, в которой оно требовало начала переговоров. Я ответил ему, что ожидаю его представителей в Риге 18 ноября. Однако уже 17-го, когда я был занят как слушаниями на съезде солдатских советов, так и большевистскими акциями, явились господа Янсен и Лухт из Дерпта и желали a tempo[91] получить от меня полномочия, чтобы принять на себя управление Дерптом и округой. В этом мне пришлось им отказать.

Здесь следует представить себе, что мы в то время имели еще около двух дивизий к северу от Дерпта. Мы не могли позволить себе потерять связь с ними, сделав их отправку домой зависимой от весьма сомнительной доброй воли эстонцев. На севере Эстонии немецкой администрации уже не было, и тем более было необходимо, чтобы там, где она еще существует, она сохранилась бы до тех пор, пока не отойдет последний из поездов. Я пошел навстречу пожеланиям эстонцев, дойдя до предела возможного, позволив им постепенно сменить местную администрацию таким образом, чтобы в течение трех-четырех недель она могла бы стать уже чисто эстонской. Однако я твердо держал под контролем железные дороги, почту и линии связи. Но эстонцам это было слишком мало, а господин Янсен дал мне понять, что мой отказ наносит вред международному социализму. Я спокойно побеседовал с ним и перечислил ему мои аргументы. Однако, когда и господин Лухт захотел таким же образом начать дискутировать со мной, я сказал ему, что его профессия (а он, как я выяснил тем временем, оказался содержателем борделя) не позволяет мне беседовать с ним о социализме. Тем самым наш разговор быстро пошел на повышенных тонах, что вскоре вынудило прекратить его.