Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Я не мог уладить вопросы собственно администрации и поэтому попросил господина фон Госслера продолжать выполнять свои обязанности, оповещая меня о наиболее важных событиях, и предварительно обсуждать со мной самые важные решения. Так и было сделано. А вот собственно политические проблемы сразу же после моего назначения были возложены на меня, теперь на их ведение уже не оказывала влияния какая-либо чуждая мне воля. По моему мнению, мы должны были ликвидировать нашу прежнюю политику в Прибалтике и попытаться создать основания для нового политического курса. Преследуемая нами цель была несколько скорректирована в форме и масштабах, но принципиально не изменилась. Я не мог согласиться с политикой полнейшего равнодушия по отношению к судьбе этих земель. В этом мне мешало два обстоятельства. Во-первых, насколько я понимал, мы должны оставить открытым путь на восток для нашей экономики, а потому следует стремиться к прочным отношениям с этими странами. Во-вторых, очевидным долгом нашим было сохранение издревле поселившегося здесь немецкого населения. Я знал, что за решение двух этих задач, особенно второй, придется много бороться. Однако здесь повода для дискуссий не было. Лишь этот долг ощущаешь – и тогда от него отказаться не можешь, если же он не чувствуется – тогда о нем и понятия нет. «Где чувства нет, усердье не поможет»[85]. Целью моей политики было установление отношений между нами и прибалтийскими государствами, которые бы поставили их экономически и политически на нашу сторону, дав нам возможность защитить проживающих в их пределах наших соплеменников от населения и гонений.

При этом я, само собой, никогда и не думал пользоваться прежними инструментами германской политики на Востоке. Да это теперь было и невозможно – для продолжения политики с позиции силы в старом стиле не хватало незаменимой предпосылки: этой самой силы. Однако и теперь было столь же верно, как и прежде, что те взаимоотношения, к которым я стремился, не могут быть установлены и сохранены путем лишь задушевных бесед, они могут быть приобретены и укреплены лишь за счет целесообразного использования экономического превосходства, а оно в сравнении с этими странами все еще было за нами. Соответственно, я полагал, что задача моя заключается как в ликвидации прежней политики, так и в создании новой, где следовало бы использовать некоторые элементы старой. И если относительно цели и пути к ней я, таким образом, довольно быстро для себя уяснил, то вот насчет того, в каких условиях здесь придется работать, как поведут себя эти эстонцы и латыши, а также как долго вообще еще удастся оставаться здесь оккупационным властям, было совершенно неизвестно. В суматохе тех недель представления об этом менялись день ото дня, и именно это обстоятельство придавало моей работе последовательности, а ее результатам – испытание временем.

Первое, что казалось мне необходимым, это освобождение несправедливо арестованных местных жителей. Но при реализации этого я оказался между двух огней. Штаб армии и тайная полевая полиция были отнюдь не рады таким моим намерениям и пророчествовали смерть и пожары. Латышские же социалисты, напротив, требовали попросту открыть все камеры. 15 ноября, то есть на второй день моего пребывания на посту, я распорядился, чтобы все местные жители, арестованные из-за тайной или открытой пропаганды в пользу независимости своей страны, были освобождены в течение трех дней после поступления этого приказа, вне зависимости от выдвинутого против них судебного постановления. Националистическая пропаганда была приравнена к принадлежности к тем или иным союзам или к участию в собраниях, направленных на поддержку устремлений к независимости. Следовало также освободить всех тех, кто был арестован или оштрафован за социалистическую пропаганду или за работу в профсоюзах. Но освобождение было исключено для тех, кто был известен как приверженец большевиков и кто подстрекал к вооруженному восстанию; мне незамедлительно прислали документы об этих личностях. Были затребованы и документы относительно арестованных за криминальные преступления.