Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

2. Граждане Латвийского государства немецко-балтийского происхождения получают право вступать в германские добровольческие соединения.

С другой стороны, нет никаких возражений против участия германских офицеров и унтер-офицеров в составе немецких рот ландесвера в качестве инструкторов.

3. Предоставленное договором от 7 декабря балтийским немцам право на формирование семи национальных рот и двух батарей в составе ландесвера еще раз твердо гарантируется временным правительством, даже если § 2 настоящего договора должен будет привести к временному расформированию соединений из балтийских немцев.

В случае увеличения количества латышских рот ландесвера проводится соответствующее увеличение числа немецких рот.

4. Списки добровольцев, необходимые для исполнения § 1 настоящего договора, будут пересылаться Временному правительству по меньшей мере один раз в месяц.

На основании этих списков заключившие договор стороны определят, какие из граждан Германской империи получают права гражданства согласно § 1.

Заключено: 29 декабря 1918 г.

Подписи: Август Винниг, германский уполномоченный при правительствах республик Эстонии и Латвии.

К. Ульманис, министр-президент.

Фр. Паэгель[167], Я. Залитис».

Договор я приказал немедленно передать в вербовочные бюро «Балтенланд», чтобы они могли использовать его для пущего успеха своих усилий.

На помощь Риге я уже не рассчитывал. Но и обещания, которые я получил на совещании в военном министерстве, тоже исполнены не были. Мои надежды на успех миссии Беккера становились с каждым днем все слабее, а опасения, что его постигла злая участь, только росли. И между тем командир Железной дивизии[168] каждый день демонстрировал мне свое улыбающееся лицо, а когда я спрашивал его о положении дел, он мне рассказывал самым веселым тоном какие-нибудь фронтовые байки. Так что к наступлению нового года я еще считал, что положение не так уже плохо, чтобы я уже должен был думать об эвакуации ведомств, а даже поехал в сочельник в Митаву, где и пережил удивительные приключения, а на Новый год я работал, как обычно, у себя в бюро, хотя уже и отдал распоряжение о вывозе части инстанций в Митаву и Тильзит. Вечером я пригласил к себе на стакан вина командира Железной дивизии. Лейтенант Беккер так обеспечил меня припасами, что мы, чтобы придать мобильности моему багажу, должны были несколько опустошить подвалы. Я принял полковника вопросами о положении на фронте, а он сказал мне, что теперь уже войска отводятся на другой берег Двины. Однако же полтора батальона все еще на этом берегу на Егельских позициях[169]. Это меня успокоило, и у потрескивающего огня в камине мы уже выпили за наше здоровье. Но как-то между делом я спросил полковника, каковы силы этих полутора батальонов по эту сторону Двины. «Шестьдесят человек!» – ответил он мне с улыбкой ребенка. Я полагал, что ослышался. «Шестьдесят?!» – «Да, там должны еще остаться около шестидесяти» – «И вы называете их “батальонами”?» – «Да, ведь у них и штабы есть», – сказал он и великодушно поднял стакан, чтобы еще раз чокнуться со мной за мое здоровье. Я страшно разозлился: я тут сижу вместе с ведомствами, с важными документами^ 7 миллионами марок наличными, я пытаюсь вселить уверенность в сердца пугливых балтийцев, которые не смогли уехать на уже отправленных судах, а между городом и ордой красных войск стоят «полтора батальона»: шестьдесят человек! И этот полковник о том знает и ничего не рассказывает о положении, а улыбается и пьет за мое и всех прочих здоровье! Но все же я рад сегодня, что смог сдержаться на несколько секунд, прежде чем дать волю своему разочарованию! Ведь в тот момент я посмотрел в безобидное радостное лицо полковника и понял: он невинен, как новорожденное дитя. Это меня и обезоружило. Я ему и слова дурного не сказал, а проводил его до лестницы и пошел в свой кабинет.

* * *

Утром 2 января часть ведомств уже свернули работу, около 25 чиновников и служащих с актами гражданской администрации выехали в Тильзит, чтобы там спокойно сформировать ликвидационные комиссии. Оставшаяся же часть служащих, если только они были жителями Риги или имели основания опасаться того, чем окажется для них приход большевиков, отправились в Митаву, где наши ведомства еще пытались продолжать работу.