— Он… Да вы лучше запишите, а то забудете. После этого необходимо получить разрешение главного инженера Министерства гражданской авиации. Потом уж вы согласуете все с нами.
Выясняется, что КБ загружено, и раньше, чем через год-два оно не сможет приступить к работе, что визу Главного инженера ждут месяцами, что...
Вы идете на аэродром к механику дяде Васе (он настоящий дядя — дядя инженера из родственной лаборатории) и излагаете свою просьбу.
— Надо вот здесь сделать отверстие.
— Дырку? — спрашивает дядя Вася. — Большую?
Вы раскрываете чемодан.
— Вот для этого прибора. Диаметр установочного отверстия восемьдесят два миллиметра.
— Для этой коряги? С ладонь, значит. Сделаем.
— Только датчик тяжеловат, да и выступает заметно.
— Укрепим. Когда надо-то?
— Вчера.
— Нет, сегодня не могу, завтра дежурю, а вот послезавтра.
Послезавтра все установлено. И к прибору навеки припаяно прозвище, данное дядей Васей — «коряга».
Глава пятнадцатая,
Получены летные часы: эти часы не измеритель времени, а право летать на самолете в течение определенного срока. Вы, механик и молодой инженер проверены медицинской летной комиссией, и все вы признаны годными. Проводится опытное включение аппаратуры в бортовую самолетную сеть — все в норме. Все готово к вылету. Все, кроме погоды. Над всей доступной самолету территорией стоит антициклон: голубое небо, ни единого облачка, способного дать хотя бы каплю дождя. Когда антициклон соизволит сместиться, вы не сможете вылететь по любой из примерно 114 причин, перечислять которые так огорчительно, что не имеет смысла. Все эти причины сменяют одна другую. Наконец вы вылетаете ин убеждаетесь, что прогноз погоды был ошибочный. Крупных капель нигде нет. Вы вылетаете снова, еще раз пробившись через 114 причин невозможности полета, и видите перед собой великолепные дожди. Вы показываете командиру корабля:
— Туда!
— Нельзя.
— Почему?
— В тот район полет не заказан.
Вы рассказываете ему про прибор, про 114 причин, про...
— А вот этот дождь годится? — показывает он в неожиданном направлении.
Вы смотрите: точно, дождь, просто ливень! Откуда он взялся?
— А туда можно?
— Для вас? Пожалуйста.
Себе берегли, — добавляет второй пилот, — но ради вас готовы пожертвовать.
Самолет входит в дождь. На экране осциллографа видны знакомые импульсы. Работает прибор! За один полет вы измеряете большее число капель, чем все человечество за всю историю науки об облаках. Пролеты в нижней части облака, в средней, в верхней... Но в верхней не должно быть крупных капель, а они есть. Точно есть... А ведь по всем теориям их не должно быть. Так вот почему верхняя часть этих облаков давала радиолокационное отражение! Какие только объяснения не придумывали этому отражению...
Начинается обледенение — легкое, среднее, тяжелое, — а прибор работает.
Приземлившись, вы говорите своим верным друзьям — спаянному коллективу, понимающему вас с полуслова:
— Надо срочно проявить ленты.
— А мы не включали запись, — отвечают верные друзья-товарищи.
— Почему?
— Команды не было, — говорит молодой инженер.
— Ты ничего не говорил, — подтверждает механик.
Вы помнили, оказывается, все, кроме одного, и этого одного оказалось достаточно, чтобы перечеркнуть всю вашу работу.
Все к чертям собачьим пошло, — бормочите вы.
Даже механик не может найти в своей копилке подходящего утешения.
— Тише едешь — дальше будешь, — говорит он.
Но в действительности все прекрасно: прибор-то работает и в дожде, и в ливне, и при сильном обледенении, и помех значительных нет, и обнаружены крупные капли там, где о их существовании даже не подозревали. А потерянная запись — ерунда, ничего особенного. Прибор работает — вот что важно. Прибор, который хоть раз работал хорошо, уже будет жить вечно. Не он сам, так его собратья. Будут и удачные записи. А вы уже знаете, что один полет с вашим прибором приносит больше данных, чем все полеты человечества до вас.
Так что ваша история имеет хороший конец. А рассказы о хорошо работающих приборах похожи друг на друга, только трудности в их создании разные. Поэтому мы можем закончить эту историю.
Глава шестнадцатая,
Оторвавшись от толпы пассажиров, вы подходите к самолету-зондировщику, заткнутому в самый неудобный и дальний угол аэродромной линейки. Из окна самолета торчит знакомая коряга. Вы забираетесь в самолет. Вас озирают с удивлением — зачем этот человек здесь? Вы спрашиваете, что за прибор.
— Для измерения размеров капель осадков, — неохотно буркает кто-то.
— А как он работает?
— Как штык...
— Давно поставлен на самолет?
— Давно. Его установили здесь, когда самолетов еще не было.
— А кто его автор? — продолжаете вы тешить авторское самолюбие.
— Кто его знает. Какой-то ленинградец…
— Значит, работает прибор, — уныло констатируете вы.