Прибрежье (СИ)

Эйдан забегал по дому, становясь прежним — ласковым, горячим, родным. От вида его сдвинутых бровей внутри становилось тепло и чуть щекотно. Дин и сам заспешил, удивляясь собственной недогадливости. Почему раньше не попросил об этом Эйдана, знал же, что для морских коней это нечто очень важное, интимное? Короткий пуховик подходил как нельзя лучше, и Дин надеялся, что в поясницу ему не надует. По правде говоря, он вообще чувствовал себя ребенком, собравшимся на первую конную прогулку. Эйдан нетерпеливо переступал с ноги на ногу, он так и не успел одеться, поэтому был совершенно готов. Глаза его светились предвкушением и радостью.

— Ну что, ты собрался? Мы идем?

— Да.

Волевым усилием Дин преодолел последний страх вместе с желанием взять фотоаппарат. Хватит прятаться от себя и своих желаний! Что-то в последний момент кольнуло его, и Дин захватил сверток с вещами Эйдана. Мало ли, что может случиться, не бегать же ему голым!

Снаружи сильно похолодало. Дину казалось, что трава похрустывает под ногами, уши тут же стали мерзнуть. Пришлось натянуть капюшон и завязать почти у самого носа.

— Эйдан, так ты мороз притащил с севера, я правильно догадался? — заорал он, перекрикивая вой ветра.

— Почти. Скоро увидишь, — глубоким голосом отозвалась темная тень за плечом. — Ну что, не передумал?

Дин глянул на волны, едва угадывающиеся в темноте, на зубчатый край обрыва, низкое небо. Отступать некуда, сам предложил.

— Я готов. Что надо делать?

— Садись верхом и держись. Остальное сделаю я, — ответил ему ночной мрак, выглядящий как кудрявый конь.

— Тогда пригнись, я не умею взбираться на коня без седла и упряжи.

Эйдан кивнул и ласково боднул Дина лбом в висок.

— Конечно.

Он медленно опустился на колени перед своим человеком, подставляя широкую спину. Дин видел, как размеренно ходят его бока под лоснящейся шкурой.

— Ты такой красивый, Эйдан! Даже в виде коня!

— Это моя работа. Давай же, садись, мне не терпится!

Возникло чувство, что Дин оседлал печку. Конь был горячим и совсем не скользким, как он опасался. Пришлось вцепиться в гриву, чтобы занять руки и немного согреть немеющие пальцы. Одежда для Эйдана оказалась прижата между Дином и холкой коня — ну, хотя бы не потеряется.

В воздухе пролетали одинокие снежинки — совсем крошечные, с булавочную головку. Дин успел подумать, что не представляет, как здесь выглядит снег, когда конь под ним распрямился, вознося его под самые тучи.

— Огооо…

— Держись крепче, — шепнула ночь, бросаясь ветром ему в лицо.

Дин зажмурился и обнял конскую шею, некоторое время ощущая только движения зверя под собой. Он боялся, что не увидит ничего, кроме темноты и бьющего по глазам ветра, но ошибся. Морской конь нес его по самому берегу, длинные языки волн мгновенно зализывали полоску следов от копыт. Соленые брызги иногда попадали на лицо, и Дин щурился, не успевая обтирать леденеющую кожу. Ему казалось, что он летит по краю моря на черных ночных крыльях, а редкие снежинки ложатся на них звездами и путаются в волосах. У зимней ночи было горячее сердце, оно билось уверенно и сильно, отдаваясь Дину в живот.

— Эйдан… я так люблю тебя, — прошептал он, с трудом разлепив ссохшиеся от соли губы.

Ночь в снежных звездах кивнула ему конской головой и с размаху влетела в воду, рассекая грудью морское стекло.

— Ноги подбери, — услышал Дин.

Он поспешил послушаться, и вовремя — конь поплыл, стремительно удаляясь от берега.

— Эйдан, я боюсь глубины! — с трудом выдавил Дин.

— Не бойся, я тебя не уроню, — отозвался конь.

Голос гулко звучал в нем, казалось, что Дин слышит его и у себя внутри. От этого ему делалось щекотно в спине и хотелось смеяться.

В море было еще холоднее. Волны здесь казались меньше, зато часто гладили черные конские бока. Эйдан плыл высоко, не погружаясь, Дин неловко подтягивал под себя ноги и старался глубоко дышать. Берег быстро скрылся из вида, теперь их окружала сплошная вода. Было очень страшно. К горлу подбиралась тошнота, словно он опять барахтался, беспомощный, погружаясь все глубже под зеленоватый свод, и во рту все заполнялось соленой до горечи водой. Он стискивал горячую лошадиную шею и часто сглатывал, стараясь дышать ровно. Эйдан чувствовал его страх, потому что оборачивался через каждые несколько секунд.

— Смотри! Дин, смотри же!

Дин пытался, но почти ничего не видел вокруг поначалу. Однако зрение его быстро настроилось на ночное освещение, или магия так сработала — он не знал. Постепенно впереди проступили очертания черных пологих холмов, в гладких ладонях они держали россыпи далеких огней.

— Это города?

— Городки и деревни. Это остров Мэн. Обернись теперь!

А позади берег, гораздо больший, чем впереди, переливался мелкими блестками. Каждая из них была чьим-то окном или придверным фонариком. Поверх искрящегося бархата вышивала ночную тьму тонкая бело-золотая нить маяка. — Я и не знал, что тут так близко... и что это так красиво ночью!

Дин забыл и про тошноту, и про непроглядную глубь под животом коня, сейчас в нем говорил фотограф, задумавший хорошие кадры.