("Хэй, хэй, хэй! Это мой последний вечер, без друзей, в глухой темнице, без удачи, без вина. Подойди ко мне, Иляна, не томи меня рассказом о погубленной судьбе. Был бы я листом зелёным, я бы рос в лесу широком,
Я бы к осени сгорел.
Был бы я листом осенним, я бы по ветру не бился, я б слетел тебе на грудь.")
- Трогай, - скомандовал Кэтэлин.
Он вновь поплевал на кулаки, подмигнул Кириллу и Злате и, сцепив руки в замок, изо всех сил врезал себе по носу.
8.
- Мо-монахи мы б!-бо-болгарские. Де-детей ведём до-до русской стороны.
Их окружили. Со всех сторон послышались голоса, кто-то громко рассмеялся, запахло крепким табаком и спиртом.
- Заика, что ли? - длинноволосый черноглазый атаман проехался перед побитой монашьей братией. - Что с вами стряслось? - Он натянул поводья, заставил коня пройтись задом, и похлопал его по рыжей лоснящейся шее. - Ты не дрожи, брат, говори. - Он часто растягивал губы, не улыбаясь, а будто жуя невидимые удила. Зубы у атамана были как редкие надгробия на монастырском кладбище.
- Кто это вас так? - спросил второй наездник, помладше. За его спиной невзрачный мужичок в серой кушме вынимал из пачки мариляндские папиросы и крошил их в затёртую, чинёную воском трубочку.
- Г-г-гайдуки на-на-н!-тьфу, н-налетели. Всё отняли, п-п!-побили, б-будто не видите...
Кони перетоптывались и хлопали хвостами, прогоняя слепней.
- Гайдуки?
Феодул беспомощно выдохнул нечто утвердительное.
- А везёте что?
...Щёлк - под рясой Кэтэлин взводит курок до первого зубца. В голубых лучах, сквозящих из прорех полога, блестят глаза девочки Златы.
- Д-детей ве-везём. Ещё съестного п-п-п!-полмешка.
Вдалеке, где над степью собиралась чернота, что-то сверкнуло.
- Гайдуки, говоришь.
Некоторое время они глядели друг на друга - тихо умирающий Феодул и атаман.
- Дети твои по-румынски совсем ни бум-бум? Сандру, глянь, что у них в телеге. Эй, детишки. Понимаете, что говорю? Вы все тут немые?!
...Щёлк! - как жёрнов, поворачивается барабан и застывает, зажатый пружиной; глаза Кэтэлина превращаются в два смертельных пушечных дула.
И тут подал голос мужичок в светлой кушме.
- Судари, - сказал он (все разом обернулись), - позвольте мне, судари, внести ложку лепты.
Атаман кивнул.
- С вашего позволения, - мужичок прихлопнул на лбу комара и смачно пыхнул трубочкой, - я бы предположил, что человек по человеческой природе своей лжив. И, если уж нам сделались интересными причины, приведшие смиренных служителей господа нашего Иисуса Христа в столь плачевное... о чём я говорю? М-да, давайте спросим у тех, кто, короче, у детей.
Атаман снова кивнул, на этот раз медленней.
- Я бы попросил отвести детей в сторону, дабы не были они введены, эм... в наущение... старшими собратьями. Ну-ка, Сандру, грешный брат мой, позаботься о том, чтобы дети подошли сюда. Отделим, так сказать, агнцев от плевел.
Кажется, впервые на лицах Брата Феодула и Кэтэлина отражалось одно и то же: чистое и полнейшее изумление. А по степи уже разносился гром, и тревожились травы, и лиловые жужелицы искали норы среди ковылей. А отец Василий даже будто бы видел в небесном шевелении нечто - а что, он не мог сказать, хотя были это конские ноги и мелькание травы, да сыпучие золотинки.
-
- Видишь, говорят, нет.
- Это болгары, бедный брат мой. У них всё наоборот.
- Да, - сказали двое или трое мальчиков.
- У них всё наоборот. Болгары. Сандру, драгоценный мой, возверните отроков, где стояли.
...Палец Кэтэлина шарит по складкам рясы и, наконец, нащупывает спуск.
- Всё-таки гайдуки, - атаман вздохнул, вынул саблю и концом клинка отодвинул полог.
9.
Громыхнуло, как ведром огрело. Запрокинув голову, заржал конь.
Из ливня они вышли под мелкий обложной дождь, мокрые до нитки. Все в потёках бурой грязи. Над оглохшей местностью стояла сплошная водяная дымка.
В молчании Кэтэлин разломал куст и выстроил из палок нечто вроде шалаша. После выгреб из поклажи обрывок верёвки и старый мешок, сунул их под прутья, накидал вокруг ещё веток и присыпал порохом.
- Переоденьтесь, - бросил он дрожащим детям. - Подохнете тут, пока согреетесь.
Они разбрелись по обе стороны повозки и принялись кое-как стягивать с себя остатки монашеских одеяний.
- Что ты там бухтишь, батюшка?
- Даю позволение временно одеться в мирское, - стуча зубами, сообщил отец Василий. - Сергий! Это что такое, Сергий! Подсматривать вздумал?
- Боже упаси, я только спину почесать.
Порох полыхнул, выплеснув малиновый фейерверк. С девичьей стороны кто-то взвизгнул. Тут уже занялись мешок с верёвкой, и Кэтэлин сунул в поднявшийся огонь влажные ветки.
- Г-г-господь п-п-п-п...
- Простит тебя, брат.
- П-п-ростит, - облегчённо сказал Феодул. И вышел из-за повозки первым. Весь он был плотно укутан оранжевым атласом.
- Твою мать, - сказал Кэтэлин и пошёл переодеваться.