Причина причин (СИ)

«О, мой отец, я понимаю! Такая внешность сведёт с ума кого угодно…» — мелькнула мысль. Губы Саурона растянулись в улыбке, такой же ослепительной, как яркий свет. Но в золотых глазах стояли слёзы. «Давай же, Леголас, не медли! Иначе сердце дрогнет перед этой красотой!» — подумал принц и отпустил стрелу. Саурон увернулся, и стрела, ударившись о стену, упала, наполнив гулким эхом зал. Он предостерегающе наклонил голову, сверкнув глазами. «Я не хочу тебя калечить, принц. Ему и без того так больно!» — прочёл Леголас в золотистом взгляде. Но тетива уже вновь была натянута. «Не страшно лишь безумцам…» — мелькнуло в мыслях Леголаса, смотрящего в глаза Врага, где полыхала пламенем угроза. Всего лишь несколько мгновений длилась эта сцена. Вдруг дверь открылась, и на пороге появился Трандуил, он был смертельно бледен. Принцу показалось, что лицо отца стало почти прозрачным, когда он понял, что происходит. Саурон взглянул на Трандуила, а пальцы Леголаса отпустили тетиву. Последнее, что видел Майрон, был взгляд любимого, исполненный страдания. Стрела вонзилась прямо в сердце, и боль, терзавшая его, вдруг стихла. Бессмертный дух, вновь вырванный из тела, видел, как рухнул на колени Трандуил, словно подкошенный, и обхватил руками возлюбленного. Он приподнял его и обнял, прижав к себе. Покачиваясь вместе с бездыханным телом, эльф гладил кудри, бледное лицо, закрытые глаза, словно утешая и баюкая, так нежно, что Леголас заплакал, видя это. Заплакал молча, горько. Бессмертный дух подумал: «Что за судьба, мой Трандуил! Повторно я лишаюсь жизни из-за того, что взор мой неизменно обращён к тебе!» Лишённый сердца, дух страдал ещё сильнее. Как он хотел бы вновь открыть глаза и улыбнуться Трандуилу, погладить шёлк его волос, поцеловать их… Но, видимо, и это — часть расплаты. Трандуил уткнулся в медные кудри и прошептал: «Я тоже… Я тоже буду вечно тебя любить …» поцеловал мраморно-белый лоб и губы, некогда алые, теперь почти бесцветные. Сердце Леголаса рвалось от боли. Он был уверен в правильности своего поступка, но видеть страдания отца было жестокой пыткой. Долго король сидел в обнимку с мёртвым телом, не видя ничего вокруг. А принц стоял, боясь пошелохнуться и потревожить его горе. Он даже не предполагал, как сможет встретиться глазами с отцом теперь, когда нанёс ему такую рану. Простит ли тот? Солнце залило золотистым светом пустынный зал и заиграло в медных волосах, заставив их искриться. Король словно очнулся ото сна. Он вновь погладил волосы, что так любил, и посмотрел на Леголаса. Король не плакал, но слёзы принцу было бы видеть легче, чем выжженное горем сердце, что отражалось в этом взгляде. «Сын… Дай мне время… Подожди… за дверью…» — прошелестел бесцветный голос Трандуила. Леголас бесшумно вышел из зала в коридор и долго слушал… тишину. Терзаясь, Майрон видел, как Трандуил поднялся с пола, взглянул в окно навстречу солнцу и, наконец, заплакал. «О, мой король! Любимый! Драгоценный! Я бесконечно виноват за эти слёзы… за каждую из них! Я умер бы ещё не раз, чтоб их не видеть…» — думал бессмертный дух. Король поднял на руки тело любимого и перенёс его в опочивальню. Бережно уложил его на ложе, где был так счастлив этой ночью. Расправил плащ и волосы. Взгляд задержался на стреле, пробившей любящее сердце. Король помедлил и, с силой потянув стрелу, вырвал её из тела…, но не всю. Острый эльфийский наконечник остался в сердце. «Точно как в моём…» — подумал Трандуил. Он опустился на колени у ложа и прижался лбом к руке, украшенной рубином. До Леголаса донёсся голос Трандуила. Он пел. Песнь плача. Разрывая сердце. По залам и галереям заброшенных чертогов пронёсся тихим стоном ветер. Майрон не выдержал и, взвившись вихрем, понёсся в Дол Гулдур отдать последние приказы, а после — в Мордор. Он был не в силах больше видеть Трандуила и его боль. Не в силах что-то изменить или исправить. Не в силах отказаться от Кольца и от войны. Было за полдень, когда король, наконец, вышел из опочивальни. Он запер дверь и, прикоснувшись к ней руками, тихо заговорил. Принц понял, что отец меняет заклинание. Печать по-прежнему убережёт от посягательств это место, но тлен теперь возьмёт своё. Теперь чертоги станут склепом. Наконец, Трандуил показался из-за двери. Леголасу стало страшно — настолько удивительно спокойным был отец. Не глядя на сына, он бросил коротко: «Идём!» и, не замедляя шаг, пошёл по коридору. Принц поспешил за ним. У лестницы по-прежнему стояла вороная лошадь. Король подумал взять её с собой, но изменил решение. Он отвязал поводья и отпустил коня — тот сам найдёт дорогу к дому. Один. Без седока. Конь Леголаса был на месте. Вскочив в седло, он без надежды вернулся к лестнице, но Трандуил был там, он ждал. Они вернулись вместе поздней ночью в тягостном молчании и так же молча разошлись в опочивальни, где оба забылись тяжёлым беспокойным сном. Тянулись вереницей дни, недели. Король не покидал своих покоев. Почти не ел, отказывался от услуг. Принца снедало беспокойство, и мучила вина. Он многократно порывался поговорить с отцом и объясниться, сказать, что любит, бесконечно любит его и сожалеет о причинённой боли. Он был готов просить прощения за свой поступок. Он подходил к закрытой двери, но не решался к ней прикоснуться. И уходил, но возвращался вновь… и снова уходил. Очередная ночь прошла в тяжёлых сновидениях. Принц снова видел, как отец ласкал любимого, что больше не дышал, потом он пел, а позже принцу снилось, что король лежит в своей постели, не шевелясь, и смотрит в пустоту незрячими глазами, будто мёртвый. Леголас проснулся от собственного крика. Ждать больше он не мог. Лишь солнце встало, принц подошёл к двери покоев Трандуила и постучал. Ответа не было. «Отец, позволь войти», — тихо и без надежды в голосе промолвил Леголас. Он долго ждал ответа. Наконец, из-за двери послышалось «войди».