Причины и следствия

Самый первый подъезд. Лавочка возле. Фонарь не работает, и только слабое мерцание синего отблеска телевизора на втором этаже давало рассмотреть обстановку. Шиповник закрывал сломанный остов железного стола. Металлические брусья чёрными пятнами виднелись на белом снегу. А в окнах темнота, будто живущая своей жизнью. Шторы и жалюзи не давали рассмотреть внутренность её квартиры.

Фонари мы пока не включали. Не хотели привлекать внимание. Надежда была, что существо боится света. Хотя это было маловероятно.

Никакого домофона нет и в помине. Только старая тёмная деревянная дверь. Протяжно скрипнула, открываясь и впуская нас в подъезд. На лестничной площадке темно. Лишь ядовито-красный, словно лазерный, свет маленькой лампочки освещал пятачок между квартирами жильцов, выщербленную продолговатую светлую плитку и светораспределительный щиток.

— Куда? — спросила Фролова.

— Шестая, — сухо ответил ей охранник, Павел Петрович.

Он подошёл к двери, следуя плану и доставая набор универсальных отмычек. Его талант сейчас был весьма кстати. Я подошёл к Ольге и шепнул ей пару слов в надежде подбодрить, тихо, чтобы никто не слышал. Отойдя в сторонку, встретился взглядом с испуганным Вовкой. В его глазах страх смешался с предвкушением.

— Что за чёрт? — прошипел охранник.

Он толкнул дверь. Она медленно раскрывалась, по-видимому, не запертая.

Мы замерли. Стало так тихо, что я чувствовал, как пульс колотится в горле. Ну и дела! Выходит, Снежана ждала нас? "Ловушка!" — мелькнула запоздалая мысль, но Павел уже переступил порог.

Я бросился за ним, пытаясь остановить. Но темнота поглотила его, скрыв от взглядов. Кто-то что-то кричал. Вакуум поглотил слова. Молчание. Та самая тишина, которую можно назвать зловещей. Коридор манил. Я ступил за порог — и дверь захлопнулась с жёстким треском. И — тишина.

Зажмурил глаза, пытаясь сконцентрироваться, дать время глазам привыкнуть. Скрипнула дверь. Совсем близко и рядом. Я подошёл к стене. Стал к ней спиной, пытаясь сориентироваться. Погладил обои: а вдруг найду выключатель? Надежда, что свет включится, жила, но слабая. Дважды шагнул влево. Руки уткнулись в тяжёлые занавески. Стал тянуть на себя, отодвигая, впуская белизну снега, слабые отблески лунного света и отсвет далёкого фонаря.

По ушам ударило чьё-то шипение. Голос словно морозный иней, такой же скрипучий. Такой же холодный.

— Ты попался, Андрюша. Ты заменишь девчонку. Ты вкуснее…

Звучало многообещающе…. Моя фантазия рисовала картины, одну похлеще другой. Опять скрипнула дверь. Звуки вернулись. В дверь барабанили уже оглушительно.

— Держись, Андрей! — кричала Фролова.

— Я позвонил в полицию. Папа скоро приедет!

— Не сдавайся, Андрей! — ободряюще — Ольга.

Тихо скрипнула дверь, ведущая в гостиную. Тёмное стекло отразило обои и шторы. Дверь оказалась в паре шагов от меня. Развернулся назад, лицом к парадной двери. Подёргал ручку — не открывается.

— Умоляю — не надо! — ранее мужественный, голос охранника, писклявый и жалкий.

Волосы поднялись на затылке. Я нутром ощутил его страх и страдание. Что она там с ним делает?! Гнев вспыхнул, подстёгивая к действию.

Я ворвался в зал, распахнув дверь так сильно, что стекло задребезжало.

— Давай, стерва, выходи! Вот он, я. Иди и попробуй меня.

Раз — и стекло двери рассыпалось вдребезги. Упал на пол, чувствуя под руками ковёр. Лёгкая белесая дымка окутала комнату, и голос сказал:

— Ты мой.

Женское лицо будто вынырнуло из мутной дымки. Менялось, пульсировало то до жути красивое, то — древней старухи, злой и жестокой.

Тело не поддавалось контролю разума. Только застыло в нестерпимом холоде. Чувств не осталось… Оно всё ближе. "Не дрогну я. Не дрогну!" Но чёрные глаза поймали мой взгляд, потянули на самое дно, в чёрный омут, в могилу. Я боролся. Пытался зажмуриться, но… поздно.

Первое, что увидел, — камыш и ряску. Потом сумерки — и в отдалении лес. Белые всполохи сливались с ядовито-зелёными, притягивая меня. Голова слегка кружилась. Ощущения одновременно тревожили и возбуждали меня. Побрёл дальше по следу из белёсой дымки, ловя её, уходя в топь. Туфли промокли насквозь. Я углубился в камыш — и вот здесь дымка становилась всё гуще. А потом упал на колени, увидев Борьку — спасённого когда-то давно трёхлетнего малыша. Он лежал без сознания. Проволока окутала босые ноги. Одна сандалия рядом — краснела пятном на чёрной земле.

Неба не видно. Солнце зашло. Ветер шуршал, забирался под одежду, холодя кожу. А я всё смотрел, затем осмелился потрогать Борьку за руку. Не могу говорить и кричать не могу. Он тёплый. Перевернул его на спину. Лицо грязное. Глаза закрыты. Что же с ним? Как помочь ему? Как? В голову не приходило ничего путного, только и мог, что похлопывать его по щекам… Кожа покраснела, и я услышал стон. Дымка всё густела, исходя от него, окутывая, и я мог бы потрогать её руками. Странная.